– Еще как. Но вы-то зачем приехали?
– Работа. Инспектор просил слетать, разведать ситуацию. Подождем решения, а там уж начнем подготовку. Предлагаю пообедать.
У бровки остановился “кадиллак”, они забрались внутрь.
– Вы ориентируетесь в городе? – спросил Манн.
– Нет. Я здесь впервые.
– В таком случае кафе “Бонтон”, – бросил Лукас водителю и пояснил: – Уютное местечко с хорошей кухней, совсем неподалеку. У вас отличный автомобиль.
– Фирма позаботилась.
Обед начался с нового для Адама блюда – устриц. Пробовать их ему еще не приходилось. Манн с артистизмом смешал острый соус табаско с лимонным соком, опустил туда устрицу, затем положил ее на кусочек крекера и отправил в рот. Первая в жизни устрица Адама соскользнула на скатерть, но вторая оказалась послушнее.
– Главное – не жуйте, – посоветовал Лукас. – Она сама найдет себе дорогу.
Моллюски действительно сами нашли себе дорогу, и, когда тарелка опустела, Адам с облегчением перевел дух. Попивая пиво, оба ждали горячее – креветок под майонезом.
– Собираетесь обжаловать неэффективность защиты? – поинтересовался Манн.
– Мы испробуем все.
– Времени у вас остается совсем немного.
– Катастрофически мало. Похоже, Верховный суд устал от Сэма Кэйхолла. Очередной протест я зарегистрирую сегодня, но не думаю, что Слэттери согласится дать отсрочку.
– Я тоже на это не рассчитываю.
– Каковы мои шансы? Впереди только двенадцать дней.
– Они уменьшаются, однако ситуация в целом почти непредсказуема. Пока, на мой взгляд, сорок девять на пятьдесят один. Несколько лет назад Стокгольм Тернер стоял на пороге газовой камеры, за неделю до казни обжаловать было уже совершенно нечего. Адвокат опустил руки. Тернеру принесли последний обед и…
– …разрешили супружеское свидание. С парой проституток.
– Да. Откуда вы знаете?
– Сэм рассказывал.
– Это правда. А теперь о казни никто и не помышляет. Уверенности тут быть не может.
– Но что вам подсказывает интуиция?
Лукас откинулся на спинку стула, позволив официанту поставить на стол два огромных блюда с креветками.
– Когда речь заходит о казни, моя интуиция молчит. Всякое случается. Ваше дело – писать апелляции. Адвокат вступает в своеобразный марафон и просто не имеет права сдаваться. Защитник Джамбо Пэрриса свалился с сердечным приступом за двенадцать часов до экзекуции.
Прожевав нежное мясо креветки, Адам запил его добрым глотком пива.
– Губернатор желает поговорить со мной. Что скажете? Согласиться?
– Как отнесется к этому ваш клиент?
– Сэм губернатора ненавидит. Он запретил мне всякое общение с Макаллистером.
– Вам следует просить его о помиловании. Такова стандартная практика.
– Вы хорошо знаете Макаллистера?
– Не очень. Прирожденный политикан с грандиозными амбициями. Я не доверился бы ему ни на минуту. Но во власти губернатора помиловать осужденного. Он вправе смягчить приговор, он может заменить казнь пожизненным заключением и может отпустить узника на свободу. Должность наделяет его фактически неограниченными полномочиями. Наверное, Макаллистер – ваша последняя надежда.
– Да поможет нам Господь.
– Как креветки?
– Великолепны.
Некоторое время оба с наслаждением поглощали еду. Испытывая чувство благодарности к Манну за беседу, Адам тем не менее решил не распространяться о стратегии защиты. Ему Лукас нравился, Сэму – нет. По словам деда, Манн работал на власти штата, а власти исполнились твердого намерения осуществить казнь…
* * *
Воспользовавшись рейсом в половине седьмого, Адам мог бы вернуться в Мемфис еще до наступления темноты. Но для чего? Хотелось немного развеяться. Роскошный номер в отеле был оплачен фирмой. А потом, необходимо хотя бы одним глазом взглянуть на Французский квартал.
В шесть вечера он проснулся и обнаружил, что лежит на постели в одежде, не сняв даже туфель. В голове после сна ощущалась тяжесть.
Адам позвонил тете, но к телефону никто не подошел. Надеясь, что Ли не пьяна, он оставил сообщение на автоответчике, умылся и покинул номер. В просторном холле звучала тихая музыка, у стойки бара толпились люди.
На первом же перекрестке он свернул направо и вскоре оказался в толпе туристов. Вечером каждой пятницы Французский квартал начинает бурлить. Загораются разноцветьем огней витрины клубов и многочисленных стриптиз-баров. Сквозь раскрытую дверь одного из них Адам заметил на невысокой сцене почти полностью обнаженных мужчин. Сидевшие в зале дамы рукоплескали. Купив с тележки разносчика слоеный пирожок, он едва не ступил в отвратительную жижу – исторгнутый кем-то полупереваренный ужин. Около часа Холл просидел под открытым небом за столиком кафе, потягивая пиво, а когда на город опустилась темнота, направился к небольшой площади, где труппа заезжих артистов готовилась дать представление. Из дверей католического собора неслись звуки органа. Люди вокруг пили, ели, плясали. На деревянных скамейках целовались парочки.
Со стаканчиком ванильного мороженого в руке Адам зашагал к каналу. В другое время он наверняка бы решился зайти куда-нибудь в поисках прекрасной и одинокой женщины.
Но не сегодня. Группки подвыпивших туристов напомнили ему о Ли. Черт возьми, почему он не полетел в Мемфис? Музыка и беззаботный смех наводили на мысли о Сэме: тот сейчас считает дни и возносит молитвы, прося Бога совершить чудо. Сэму не дано увидеть Новый Орлеан, не дано попробовать устриц, освежиться бутылочкой пива. Не услышать ему волнующих ритмов джаза, не увидеть за работой уличного художника. Никогда уже он не отправится на рыбалку, как не сделает и тысячи других самых простых вещей. Простых для свободного человека.
Если даже Сэм Кэйхолл и переживет 8 августа, то впереди его все равно ждет процесс медленного, но неотвратимого умирания.
Адам торопливо устремился к отелю. Нужно отдохнуть. В понедельник начнется марафон.