Снаружи завывало, снег валил в выбитые окна, и одиноко дребезжало какое-то уцелевшее стекло, зато никаких других звуков извне не ощущалось, а то, что не дано нам в ощущение, вспомнил я, не является объективной реальностью. Соседние участки тоже безмолствовали, и мечталось мне, что вот сейчас можно подняться с тяжелого резного стула, легко выйти на улицу и впервые за много недель идти, идти себе куда угодно, хоть дойти до центра города, если повезет не заблудиться в метели. Дойти и вернуться. Не для того, чтобы дать шороху тылам противника, а просто так… Ладно, будет уже хорошо, если сегодня ночью адаптанты ничего не предпримут в ответ, подумал я. По такой метели, пожалуй, и не предпримут…
И вдруг я ощутил тишину — какую-то ненормальную, нехорошую тишину, совершенно неуместную в таком зале. Я повертел головой: Сашка и Вацек были налицо, но и только. Куда унесло дубоцефалов и куда был услан дядя Коля, я не заметил, и все двери были аккуратно заперты, из подвала не доносилось ни звука, зато Вацек неразборчиво шептал что-то на ухо Сашке, суетливо бегая глазами по сторонам. Я снял с себя шлем.
— …Короче умеешь? — звучно прорвался голос Сашки. — Все готово?
— Так… — Вацек задохнулся, — точно… Доставлен. Здесь…
— Хвалю, — Сашка прошелся по мне ленивым взглядом и так же каменно-лениво отвернулся к напрягшемуся Вацеку. — Работнички… Что один, что другой. Я тебе говорил, что об этом, кроме нас двоих, не должна знать ни одна живая душа? Говорил или нет?
Вацек стрельнул глазами в мою сторону и опять уставился на Сашку.
— Ни одна? — недоверчиво спросил он.
— Ни одна.
Вацек отшагнул от Сашки, лишний раз передернул затвор автомата, отчего желтый патрон выскочил и запрыгал по полу, и направил ствол на меня. Лицо у Вацека сделалось интересное: извини, мол…
Я вскочил.
— Э! Э!.. Совсем уже? Крыша съехала?
— Отставить! — негромко скомандовал Сашка.
Вацек опустил автомат. Глаза у него были совершенно оловянные.
— Выйди вон.
Вацек вышел.
— Хороший мальчик, — мечтательно сказал Сашка, когда дверь за Вацеком осторожно закрылась. — Дурачок пока, правда, но это ненадолго, со временем освоится…
— С-сукин сын! — с чувством сказал я.
— Ну-ну. Успокойся. — Сашка зачем-то взглянул на часы — было без десяти минут три, — с усмешкой взял у меня из рук автомат, посмотрел на свет в ствол и отставил в сторону. — А ты как думал? Интеллигенция, стуломахатели! Ни работать, ни стрелять, ни даже ухаживать за оружием толком не научились, а туда же — не тронь, мол, нашу ценную психику… Не так?
Действие стало походить на дрянной боевик. Я не успел ответить, а дверь уже протяжно скрипнула на мерзлых петлях, и в зале снова возник Вацек. Но теперь он был не один — за ним, отставая на два шага и сотрясая пол, затмевали дверной проем оба Сашкиных порученца, а перед ними, опережая их на один шаг, шаркающей старческой походкой шел Бойль.
Увидев меня, он остановился. Толчок сзади бросил его к резному стулу, он налетел на спинку и вцепился в нее обеими руками.
Стул даже не качнулся.
Вот так и проигрывают, мельком подумал я, косясь на автомат. Автомат был далеко. Похоже, мне предстояло узнать в подробностях то, о чем я был осведомлен в общих чертах: что бывает с агентами, неразумно затеявшими собственную игру. С бывшими агентами… Стоп, сказал я себе. Остановись. Если это всего лишь случайность, а такое вполне возможно, и если Бойль притом не окончательный олух… если так, то у меня еще есть шанс… У нас есть шанс. Еще поборемся… поводим по кругу…
— Расслабься, милый, расслабься, — ласково сказал мне Сашка. Он даже не взглянул на Бойля, и только сейчас до меня дошло, насколько наивен я был все это время. Он смотрел на меня в упор, скрестив на груди руки. Он знал про меня все.
И тогда я решился. Сразу. Не раздумывая.
— Живьем! — бросил Сашка.
Мой рывок к оружию не удался: один из порученцев в прыжке отпихнул автомат так, что тот с лязгом ударился о кадку; второй нанес мне два молниеносных удара — в челюсть и в солнечное сплетение. Я отвел оба и в свою очередь достал его шлемом. Порученец взвыл и схватился за лицо. Первый, нырнув под мою руку, попытался нанести мне сокрушительный удар сзади по шее, он был выше меня, и бить ему было удобно, он действовал грамотно и вложил в удар ровно столько сил, сколько было нужно, — мне удалось лишь увернуться, но не поймать его на неточности. Я отступил и ответил. Из трех моих ударов порученец сумел блокировать два. «Бегите!» — крикнул я Бойлю, лягая в живот кого-то набежавшего сзади. Из-за спины задавленно охнули голосом Вацека. Краем глаза я поймал Бойля — тот все еще стоял, держась за спинку резного стула, причем с видом совершенно спокойным. Будто происходящее никак его не касалось.
— Да бегите же, вы! — закричал я.
Бойль медленно покачал головой. Его морщины выделялись резко, как свежие рубцы.
— Я не должен…
Мне хотелось рявкнуть на него, и надо было рявкнуть, я позволил бы себе даже ударить его, чтобы расшевелить, заставить очнуться и бежать, но не успел: в затылок вонзилась молния, мир вспыхнул, взорвался и начал гаснуть. Упасть мне не позволили. Последнее, что я увидел, была деревянная стена с морским дядькой и богатырями, стремительно летящая мне в лицо.
7
Катастрофа, постигшая третий отряд, была лишь одной из многих и в сравнении с тем, что случилось с другими отрядами, далеко не самой страшной. За час до сумерек отряд отошел на исходные, оставив заслон у проспекта Генералиссимусов. Метель усиливалась, активность противника была на нуле, и никому не мнилось иной раскладки, кроме перспективы отдохнуть по-человечески, не утомляя себя наблюдением в инфракрасную оптику, что-нибудь съесть и, возможно, чем черт не шутит, выспаться. Атакующих заметили в двадцати шагах. В метели сослепу показалось, что их тысячи, а может, так оно и было. Они шли как волна. Мало кто успел изготовиться к бою — заслон, составленный преимущественно из дубоцефалов, был мгновенно смят и исчез под этой волной. Слышались страшные крики. Третья штурмовая группа, оказавшись ближе других к месту прорыва, встретила адаптантов огнем, но вынуждена была отойти, понеся потери. Часть дубоцефалов, немедленно обратившаяся в паническое бегство, наткнулась на вторую волну атакующих, накатывающуюся с тыла, — осталось неизвестным, где, когда и каким образом смогла просочиться в наш тыл крупная стая. Атака была молниеносной и сокрушительной. Мечущиеся были истреблены в несколько секунд, но три штурмовые группы — костяк отряда — сумели занять два здания и наладить оборону. О защите пресловутой герметичности линии фронта теперь нечего было и думать, все усилия были направлены на спасение отряда от полного уничтожения. О том, что творилось у соседей слева и справа, никто в точности не знал, об этом можно было только догадываться, и догадки были скверные. Радиопросьбы о помощи остались без ответа. Полчаса спустя оба здания были подожжены — одно не занялось, потому что один раз уже выгорело; второе запылало факелом. Настоящим чудом выглядело то, что несколько человек в дымящейся одежде сумели прорваться через огонь и соединились с основными силами, а еще через пять минут был получен приказ отходить для прикрытия штаба, и Сашка, собрав остаток отряда в кулак, сделал попытку прорваться. Прорыв удался, но о том, чего это стоило, могли рассказать только человек пятнадцать — столько их пробилось к штабу. Отовсюду летели пули. В ближайшем тылу уничтожался второй эшелон — два новых, только что сформированных отряда и приданная от щедрот штаба полурота профессионалов. Казалось, весь город был занят адаптантами, их было неправдоподобно много, они были хозяевами в городе, и человек городу был не нужен…