И сам себя еще я вопрошал:
К чему мог быть тот памятник воздвигнут?
А.К. Толстой
Трудно было сказать, когда отсюда ушла жизнь, – сто или тысячу лет назад. Но в том, что ушла она бесповоротно, сомневаться не приходилось. Во всяком случае, фауна. Зато не поедаемая никем флора разрослась непомерно, нахально захватывая листвой любой свободный клочок неба. Громадные сосны, кедры, ели смыкались над головой. В лесных сумерках тщедушные березки напрасно тянулись вверх чахлыми пучками бледной листвы на тощих хлыстах.
Не кричали птицы, не шуршали мыши в лесной подстилке, белки не шелушили шишки в кедровых кронах, в солнечных пятнах редких прогалин не грелись на замшелых валунах зеленые ящерки, не толкалась перед лицом мошкара, не липла паутина к лицу, гусеницы не грызли листья. Слабый шелест ветра в верхушках деревьев, шорох собственных шагов да еще иногда треск сухого сучка под ногой – вот и все звуки. И воздух… Может быть, сказалось внушение, но даже Юрик стал ощущать, что воздух в Мертвом мире какой-то не такой, как надо. То ли чего-то нужного в нем не хватало, то ли, наоборот, чего-то ненужного имелось в переизбытке.
Не радовала и вода. Реку Юмми сразу объявила мертвой и наотрез отказалась даже подойти к воде поближе, с гадливостью перепрыгивала через лесные ручейки, сторонилась лужиц, оставленных, как видно, недавним дождем, наотрез запретила утолить жажду из чистого на вид родника и пришла в неистовство, увидев, что Юрик отправил в рот алую каплю брусники.
Пришлось сплюнуть и смириться с мыслью ничего не пить и не пробовать на зуб в этом дохлом мире. Причину непотребно дерзкого по туземным меркам поведения жены Юрик понял очень хорошо: девчонка спасает его, считая, что ей лучше видна опасность. И впредь будет спасать мужа-недотепу от любой напасти, в особенности от него самого.
Шли напрямик. Не по гребню Змеиной горы, как совсем недавно с войском Растака, и не так, как возвращались когда-то к своим с Хукканом и Витюней, то есть скрадом по самым что ни на есть лесным неудобьям, а потом опять-таки по гребню, – шли по самой сердцевине владений Волков, которых не было и не могло быть в этом мире. Там – расчищенная долина, пастбища, поля, большое селение сильного племени; здесь – только лес, пышные сосновые боры на холмах, непролазные осинники во влажных низинах да еще иногда странные каменистые пустоши без единой былинки, без корочки лишайника на граните.
Почему-то эти голые плеши беспокоили Юмми настолько, что, увидев впереди просвет между деревьями, она резко сворачивала в сторону и старалась обойти очередную лысину в лесу по возможно большему кругу. На вопросы Юрика она отвечала однообразным «не надо туда ходить», произносимым с величайшим отвращением, и лишь один раз снизошла до более развернутого ответа:
– Я не знаю, что это такое. И не хочу знать.
Никакой другой информации Юрик не добился и в конце концов прекратил расспросы. Какая бы катастрофа, ядерная, генетическая или вообще неизвестная науке, тут ни разразилась, ему самому тоже что-то не улыбалась мысль сунуться туда, где и мох не хочет расти. Тут все ясно. Если жена-экстрасенс, колдунья внештатная, что-то чует – смири гордыню и не лезь поперек, дольше проживешь.
Шоссе давно куда-то делось. Кратчайший путь на поверку оказался вовсе не кратчайшим – помимо пустошей, приходилось огибать и непроходимые буреломы. Затем начался тягун – подъем на гребень Змеиной горы. Странные пустоши исчезли, зато стали попадаться скалы, вынуждавшие карабкаться на них или опять-таки тратить время на обход. Заметно вечерело. Когда путники достигли гребня, красный солнечный диск уже иззубрил нижний край о щеточку леса на дальних сопках.
– Ух ты… – не выдержал Юрик, осмотрев горизонт. – Мама мия!
– Нам надо торопиться, – устало сказала Юмми.
– Нет, ты туда глянь!.. – Юрик тыкал пальцем на полудень и приплясывал на месте от возбуждения. Видно было, что он борется со счастливой улыбкой, но та расползается по лицу все шире. И эта улыбка мужа совсем не обрадовала Юмми. – Знаешь, что это такое? Знаешь?
– Нет, и знать не хочу. Это Мертвый мир, здесь нельзя оставаться. Пойдем, любимый. До темноты мы должны успеть спуститься в долину.
– Да отвянь ты со своей долиной! – рявкнул Юрик, заставив Юмми отшатнуться и пробудив сложное эхо. – Заладила одно и то же: Мертвый мир, Мертвый мир… Сам вижу, что Мертвый. Ну что на меня смотришь? Ты туда смотри, туда! Что это, по-твоему, а? Так я тебе скажу, что: это дымовая труба! Стоит еще, зараза, не упала! Завод там, значит… был. Или электростанция… Жаль, далеко. А здорова дура – метров четыреста высоты, ей-ей!..
– Это сделали люди? – спросила Юмми с величайшей брезгливостью.
– Блин!.. Ну не ежики же!
– А кто убил людей? И ежиков?
– Не я, – окрысился Юрик. – Сами себя, небось, и убили. Финал цивилизации, понятно? У людей с этим делом просто, сама знаешь…
Все с той же гримасой брезгливости на лице Юмми покачала головой.
– Какое племя истребит само себя? Зачем? Мы убиваем врагов.
– Ну, эти, может, тоже убивали врагов, – легко предположил Юрик. – А враги – их…
– У нас мало времени, – напомнила Юмми.
До самой темноты они не разговаривали. Лишь когда Змеиная гряда осталась позади и путники вновь вступили в лес, Юмми разжала плотно сомкнутые губы:
– Не знаю, кому нужна такая война… По-моему, здесь пахнет не войной – просто смертью. – И, помолчав, добавила с презрительной уверенностью: – Они, которые здесь жили, были глупцами. Все как один.
– С чего ты взяла? – пробурчал Юрик, стараясь не оступиться впотьмах.
– Есть смерть от старости, от голода, от болезни. Иногда зверь убивает охотника, а иная женщина умирает от родов. Случается, люди гибнут от наводнения, от молнии, от лесного пожара, от вывернувшегося из-под ноги камня на круче. Есть славная смерть в бою с врагами племени, и предки радуются ей не меньше, чем победе. Я не чувствую в этом мире ничьих предков – они закрылись, пристыженные. Здесь пахнет смертью, но не славной смертью. Пойми, любимый: они погибли, как глупцы, не достойные ни хвалы, ни сожаления. Как погибает трава после заморозков. Мне не жаль этих людей.
* * *
Костер разгорелся вовсю – в этом лесу не от кого было прятаться. Сил еще хватило, чтобы наломать лапника, повалиться на него, подставив лицо теплу, и, вытянув гудящие ноги, предаться наслаждению. Опасностей – никаких, сухих сосновых дров – завались, и никакой лесник не выбредет на огонек вымогать мзду на тот предмет, что костер-де не окопан канавой, и не притарахтят на мотоциклах пьяные гопники из ближайшей деревни. Если бы еще шашлычка… граммов четыреста бараньей вырезки, но вполне сойдет и нежирная свинина, а на самый худой конец – говядина, выдержанная с лучком и пряностями в кислом вине, можно с колечками лимона – только никакого уксуса! – и нанизанная на шампур вперемежку с тем же лучком колечками и помидорами, да под сухое виноградное винцо…