О том же, только чуть аргументированнее, думали и люди.
Пошли к самолету, однако, все, толпой. Что толку отсиживаться? Не отсидишься. Впереди всех с напускным видом наглого висельника, плюющего на эшафот и петельку, вышагивал Непрухин. Полосюк все-таки завел трактор и покатил, но поперед батьки в пекло не лез, тарахтел малым ходом сзади. Близ самолета сделал оговоренную заранее разумную вещь: затормозил бег механизма в метре от носовой стойки шасси и с явным намеком не стал выключать двигатель. Если что, мол, дам по газам, сворочу шасси к чертовой матери, и кукуйте тут вместе с нами, силовички…
Ноющая хуже бормашины гидравлика опустила кормовую аппарель.
На лед сошли двое. Только двое. Это же надо подумать — двое! Не в камуфляже — в оранжевых пуховиках! И без оружия.
Первый, мужчина средних лет и невыразительной внешности, был никому не знаком. Первогодку в Антарктиде и то было понятно, что он сущий новичок, впервые ступивший на обледенелый материк. Пытаясь напустить на себя суровость, он терпел жалкое поражение в борьбе с любопытством, вертел головой и живо напоминал лопоухого ротозея-туриста. Фигура, словом, неинтересная. Зато второй визитер, низенький, кругленький, с карикатурной семитской внешностью, седенький там, где не лысенький, и лысенький там, где не седенький, суетливым шариком выкатившийся из чрева самолета, был знаком практически всем в ААНИИ. И в первую очередь начальникам полярных экспедиций и станций, начиная с Троеглазова и кончая Типуновым.
Кто из антарктического начальства не имел бурных объяснений с заведующим административно-хозяйственной частью Моисеем Соломоновичем Коганом по поводу снабжения! Нет таких. Кто не давил на него, пытаясь выбить что-либо вненормативное, кто не пытался улестить! Таких тем более не бывало, потому что круглые дураки среди полярного начальства встречаются редко. Дело известное: не затребуешь загодя трех вездеходов — не получишь и одного трактора. Хороший начальник не в меру хапужлив во время подготовки экспедиции и разумно щедр во время ее проведения. С хорошим начальником не пропадешь. С плохим, то есть неспособным пробить легендарную сквалыжность начальника АХЧ, хлебнешь горя да еще, вспомнив Моисея Соломоновича, начнешь быстро эволюционировать в антисемита.
Рабочий кабинет в ААНИИ, буфет и туалет — вот был обычный ареал начальника АХЧ. В первом из этих помещений он занимал место за гигантским письменным столом, гнущимся под тяжестью сотен до отказа набитых скоросшивателей, два других навещал спорадически. А вне своего ареала Моисей Соломонович попадался на глаза чрезвычайно редко. И уж в антарктический ландшафт он не вписывался категорически. Если бы специально для Непрухина самолет привез из Австралии утконоса, народ удивился бы меньше.
Замерли, разинув рты. Кто-то, подобно двум гоголевским Петрам Ивановичам, сказал «э» и не нашел, чем продолжить.
— Так-так-так-так… — торопливо и смешно, как всегда, затараторил Моисей Соломонович. — Ай-яй-яй-яй-яй!.. Что же это вы здесь над собой наделали? Записались в независимые антаркты и уже себе довольны? А здороваться-таки не надо, а?
— Э… здравствуйте, Моисей Соломонович, — сдавленно пробормотал Непрухин. Глухо загомонили и остальные.
— Дети! — всплеснул руками начальник АХЧ. — Сущие дети, чтоб вы были здоровы! Коган так сказал. Кто-нибудь другой, повыше меня, скажет: «Сукины дети». Я не скажу. Только что с того, хочу я вас спросить? Кто такой Коган и кто там, наверху? Таки разница есть?
Никто не нашелся с немедленным ответом — ждали, что он еще скажет. Тем временем дизелист Хвостовой, украдкой поднявшись по аппарели, заглянул внутрь самолета. «Да тут никого нет!» — послышался его удивленный крик и вслед за ним громкое «ой». Кто-то там все-таки был. «Не, это экипаж», — прозвучало через несколько секунд с нелогичной смесью облегчения и разочарования.
Действительно, желающий размять ноги экипаж пробирался к кормовой аппарели узким проходом, оставленным в рядах ящиков и бочек непонятного назначения. Тяжелый самолет оказался загружен минимум на две трети.
— Рад приветствовать и все такое, — ожил Непрухин, но был настороженно-мрачен. — Надеюсь, долетели без происшествий? Болтанки не было? Кстати, зачем вы к нам?
— А как вы себе думаете? — фальцетом отозвался Моисей Соломонович. — Это кто, извиняюсь? — Он ткнул пальцем в сторону своего спутника, не изронившего пока ни единого слова. — Кто такой этот человек, я вас спрашиваю? Таки не догадываетесь? Коган вам скажет! Прошу любить и не жаловаться: судебный пристав. Василий Петрович, дорогой, предъявите бумаги!
Василий Петрович предъявил. Непрухин не стал и глядеть в документ — передал его Пятко, после чего сложил руки на груди и нагло ухмыльнулся:
— Брать нас прилетели. А получится?
— Да при чем тут вас брать! — И неистребимый одесский говорок Моисея Соломоновича взвинтился на октаву выше. — При чем тут вообще вы, я вас спрашиваю! Когану вы интересны? С каких пор Коган начальник кадров? Коган начальник АХЧ. И как начальник АХЧ он прибыл лично принять имущество ААНИИ…
— Какое имущество? — перебил вопросом магнитолог Крот, в то время как все разом задвигались и глухо зашумели.
— Казенное имущество. По описи. Первым рейсом — дизель-генераторы, радиостанцию, научное оборудование. К сожалению, топливо, продовольствие и строительные конструкции мы вынуждены пока оставить. За ними придет судно.
— Что-о-о?.. — взвыл и задохнулся Крот.
— А как же мы? — наивно и потерянно спросил кто-то, вклинившись в крохотную паузу.
— Я доктор? Я знаю? — развел руками Моисей Соломонович. — Что вы себе думали? Республику основали? Пожалуйста, разве Коган против? Разве я похож на того, кто станет вам мешать? Живите! Урегулируем имущественные отношения — и живите себе на здоровье!..
— Голым задом на льдине, — угрюмо уточнил кто-то.
Начальник АХЧ вторично развел руками. Что, мол, могу, то могу, а чего не могу, того с меня не спрашивайте…
— Не отдадим! — отрезал первым пришедший в себя Непрухин. Только что принуждавший себя говорить спокойно, сейчас он с удовольствием орал, как всякий россиянин, дорвавшийся до скандала. — Вот вам дизель-генераторы, ясно? Ржавого гвоздя не получите!
— Как так не отдадите? — маленьким, но ершистым боевым петушком налетел на него Моисей Соломонович. — Таки очень даже отдадите, извиняюсь! Это не ваше имущество!
— И не ваше! — рявкнул Непрухин.
— А чье же это имущество? — заверещал в ответ Моисей Соломонович.
— Не ваше!
— Может быть, таки ваше?
— Таки да! Это… — Непрухин завращал глазами и вспомнил нужные слова: — Это национализированное имущество!
— Кем национализированное? — взвизгнул начальник АХЧ.
Никто даже не прыснул. Быть может, потому, что Моисей Соломонович меньше всего походил на Кису Воробьянинова, а Игорь Непрухин — на отца Федора. Да и предмет спора был куда существеннее, чем какой-то стул, пусть даже работы Гамбса.