— Нами, антарктами. У нас суверенное государство. А вы… вы…
— Вы нарушили воздушные и сухопутные границы нашей страны, — дал подсказку кто-то из толпы.
— Точно! — подхватил Непрухин, сейчас же просияв нехорошей улыбкой. — Вы оба, а равно и экипаж, задерживаетесь э-э… до выяснения. Самолет-нарушитель с э-э… контрабандным грузом… кто-нибудь, гляньте, что там за груз!.. самолет с контрабандным грузом арестовывается. А это… — он выхватил из чьих-то рук судебное постановление и победно помахал им над головой, — это мы повесим в сортире. Эх, жаль, бумага жесткая…
В толпе засмеялись — глумливо и обидно для «контрабандистов». Кто-то посоветовал сохранить бумагу как будущую реликвию и музейный экспонат. Моисей Соломонович махал руками, брызгал слюной и пытался что-то сказать, но его уже не слушали. Пристав пугливо озирался.
— На камбуз их! Нехай картошечки почистят…
— Не, на седьмой километр. Лучшая тюряга, ей-ей! Дадим им печку, и пусть живут, никуда оттуда не денутся…
— А холодный склад ты от них охранять будешь? Сказал тоже…
— В кают-компанию, а там решим…
— Оружие есть у них? Обыскать надо…
Оружия у визитеров не нашлось. Обыскиваемый Моисей Соломонович визжал от щекотки, дергался и грозил карами. Пристав подчинился безропотно, а экипаж самолета решили не обыскивать, предупредив устно: не дергайтесь, ребята, и все обойдется. Айда в кают-компанию, щами накормим…
Задержанным указали направление, пристава подбодрили тычком в спину. Коган дожидаться тычка не стал — громко объявил, что подчиняется грубому насилию, и возглавил шествие. За ним, размахивая судебным постановлением, едва поспевал Непрухин.
— Эй, не так быстро! Спешил тут один такой — теперь лежит в лазарете…
— Типунов? — проявил осведомленность Моисей Соломонович, не сбавляя шага.
— Он самый.
— Он все еще начальник станции?
— А это с какой точки зрения посмотреть. Если с формальной, то письменного отказа от должности он вроде не давал…
— Уй, на что мне ваши формальности? — сердито фыркнул Коган. — С реальной.
— Тогда нет. Был начальником, а стал пациентом. Кстати, он не антаркт. Можете забрать его с собой, когда мы вас отпустим. — Непрухин нехорошо ухмыльнулся. — Если отпустим, конечно…
— Таки отпустите! Разумеется, отпустите! — Моисей Соломонович еще прибавил шагу. Теперь его слова не долетали до тех, кто шел сзади. — Позвольте утолить любопытство: кто новый начальник станции? Вы?
Рукой с зажатым в ней судебным постановлением Непрухин на ходу почесал в затылке. А в самом деле — кто?.. После убытия Ломаева и «Е в кубе» такой вопрос почему-то никому не приходил в голову. Работали, подчиняясь обстоятельствам и здравому смыслу, вот и все. Теоретически вакантное место начальника должен был занять кто-нибудь из научного начальства — практически в тех случаях, когда надо было распорядиться, распоряжались стихийные авторитеты. Игорь Непрухин был в их числе.
— Считайте, что я пока исполняю обязанности.
— Я, конечно, извиняюсь, но вы исполняете обязанности идиота! — затарахтел, брызгаясь, Моисей Соломонович. — Что вы делаете с бумагой? Я скажу вам, если вы не можете понять: это важнейшая бумага. Если в этом месте случайно найдется один человек, у которого в голове кое-что есть, он отнимет ее у вас ради вашей же пользы. Читайте внимательно, только не надо останавливаться! На ходу читайте. Ну? Таки ничего не заметно?
— Таки ничего, — сознался Непрухин, пробежав глазами текст и умудрившись не отстать от неожиданно резвого ходока. До него наконец дошло, что Моисей Соломонович хочет сказать что-то ему одному.
— Ой, я над собой таки что-то сделаю! Вы не видите! Как вы названы в юридическом документе? Читайте!
— Самопровозглашенной республикой Свободная Антарктида, — недоуменно прочитал Непрухин. — А что, не так?
— Так, не так — какое мое дело? Вам сделали прецедент, между прочим, вас юридически назвали вашим же именем, с вами имеют дело как с политиками, а вы ведете себя… как полярники! — Месящий унтами снежную кашу, задыхающийся на ходу Моисей Соломонович был очень сердит. — Как младенцы! Нет, хуже младенца, потому что младенец себе подрастет и, может, даже поумнеет когда-нибудь…
Непрухин начал прозревать.
— Постойте, Моисей Соломонович… Вы хотите сказать, что какой-то там московский арбитражный суд по недоразумению назвал нас… Да это просто смешно!.. Да, а почему московский?
— Потому что головная организация — Росгидромет — находится в Москве, а не в Жмеринке, вам понятно?
Непрухин снова поскреб в затылке, но уже свободной от бумаги рукой.
— Ну… допустим. А толку? Суд высшей инстанции отменит — и всех делов!
— Уже таки отменил по протесту московской прокуратуры…
— Вот видите!
— Отменил, а Генпрокурор обратно опротестовал. Теперь вам понятно?
— Нет.
— Я спрашиваю, вам понятно, на какой уровень вас выводят? Какая следующая инстанция — мне сказать или таки сами догадаетесь?
— Страсбург, что ли? — проявил догадливость Непрухин и несколько шагов шел молча, переваривая информацию. — Не, ну это смешно. При всем к вам уважении, Моисей Соломонович… И потом, Страсбург же только по европейским делам…
— Это ваше «смешно» таки стоило больших хлопот, — совсем сердито и даже обиженно отозвался начальник АХЧ. — Это прецедент, уж какой есть, и вы будете себе довольны. На что вам надо ссылаться при случае, как не на эту бумагу? А вы ее хотели, трижды извиняюсь, в сортир… Дети, ну дети!
— Спасибо, Моисей Соломонович, — с некоторым сомнением сказал Непрухин. — А насчет самолета уж извините, груз мы задержим…
— Разгружать будете?
— Конечно.
— Выгружайте только ящики с маркировкой «Щ42А». Они предназначены для Новорусской. Да поосторожнее, там электронное оборудование. Остальные ящики не трогайте — они для Мирного, Новолазаревской и Беллинсгаузена. Бочки тоже — в них наш керосин. Вы поняли?
— Ясно, Моисей Соломонович, — весело отозвался окончательно прозревший Непрухин. — А что в ящиках?
— Радиомаяки, радары и компьютеры. Наземный комплект для малых полевых аэродромов плюс документация. Если разберетесь в ней, то сможете принимать и отправлять самолеты в любой туман.
— Спасибо вам! — с чувством сказал Непрухин.
— Уй, только не надо меня благодарить! — скривился Моисей Соломонович. — При чем тут вообще Коган? Коган знать ничего не знает. Имущественные споры вы будете вести совсем не с ограбленным вами Коганом, а кое с кем повыше! Что взять со старого еврея, к тому же насильственно удерживаемого?
— Удерживаемого?..
— Ну да, а я вам за что толкую? Насильственно удерживаемого на станции Беллинсгаузен. Она последняя на маршруте. Должен же Коган попытаться получить назад имущество ААНИИ со всех станций? Должен, я вас спрашиваю, или нет?..