А потом объяснил любопытному нанопитеку разницу между хронистом и хроником.
Заставьте слаботелого городского обывателя поработать рудиментарными мускулами на свежем воздухе – и всякий скажет, что по окончании трудов ему обеспечен глубокий здоровый сон. Ошибочка. Вот вам – сон! Спал я плохо. Болели руки, ныла спина. Когда левую ногу в очередной раз норовило свести судорогой, я вскакивал с перетащенной в холл кровати, массировал икру, приседал, как ненормальный физкультурник, слонялся по первому этажу и подбрасывал в камин дровишек, если видел в том необходимость. На кожаном диване самозабвенно храпел Матвеич. Храпел, взрыкивая, Феликс. Наверху в коридоре, где было теплее и куда мы определили спать женщин, храпела Милена Федуловна. Ворочалась и вздыхала Мария Ивановна, взвизгивал во сне Викентий. Временами Инночка бормотала на несуществующем языке непонятные фразы – судя по интонации, ругательного назначения. Один раз вскрикнула во сне Надежда Николаевна: «Нет, нет, только не это!» – и беспокойно задышала. Гудел камин, пищали и стреляли в огне сырые дрова, воняло дымом.
Нет, вчера нам мало не показалось! Во-первых – убрать с глаз долой покойного обобранного набоба. Мне выпало сомнительное удовольствие нести окоченевшее тело под мышки, в то время как Феликс держал ноги, Матвеич суетился вокруг и только мешал, а по-прежнему мрачный Коля кромсал большим охотничьим ножом поломанную мебель из подсобки, пытаясь сотворить из нее нечто похожее на рукоятки для пилы и колуна. Затупил нож, но сотворил. Пилить дрова, правда, пришлось в перчатках, дабы не насажать заноз.
Трупного запаха от покойника я пока не улавливал, но все же... Особенно если мы прогреем холл. Да и женщинам спокойнее, когда мертвый мафиозо не маячит перед глазами.
Вслед за мертвецом мы перекантовали в первый номер и его тяжеленное кресло, рассудив, что покойному негоже лежать на пыльном полу. Незаменимый Викентий дожидался команды поковыряться в замке хитро обточенным гвоздем и запереть помещение. Феликс подергал оконную раму, проверил шпингалеты.
– Боишься, что и этот сбежит? – съязвил я.
– Ворон боюсь, – кратко пояснил он и был, конечно, прав. Лучше предъявить следствию целого покойника, чем расклеванного. Почему-то в любой компании всегда находится человек с бо'льшим здравым смыслом, чем я, и это немного обидно.
Ох, как мы пилили дрова, уничтожая огрызок мостика, небрежением ледохода оставшийся на острове! А перед этим пришлось еще с помощью гнутого лома разнимать конструкцию на доски, бревна и балки, кряхтя и произнося выражения, которые всегда произносятся в подобных случаях. Феликс зачем-то собрал и унес железные скобы. Быть может, только для того, чтобы Викентий не додумался метать их в цель, как томагавки.
Я не мастер двигать двуручной пилой, а Леня, угодивший мне в напарники, честно признался, что никогда не держал в руках даже лобзика. Я с ним измучился. По-моему, он считал, что его задача – равномерно и без всяких перерывов тянуть пилу на себя. Иногда мне удавалось втолковать горе-пильщику, что он не совсем прав, и тогда он принимался пихать свою ручку от себя, как ядовитого гада, рискуя переломить пополам ржавый инструмент. После первого полена, отвалившегося от балки в результате титанических усилий, от нас шел пар, Леня астматически задыхался, я тоже, а пила потеряла два зуба. Н-да... Обнадеживающее начало.
Феликс выругал нас и погнал добывать дрова иным способом. Хорошо ему говорить, что умный-де любит учиться, а дурак учить. Выходит, что умный просто обязан в совершенстве освоить пилку дров или хотя бы мечтать об этом с малолетства. Но даже самый умный академик не вернет полосе ржавого металла недостающие зубья.
Завладев пилой, Феликс кликнул Колю. Если вы не видели, как истукан с острова Пасхи пилит дрова в компании недопришибленного телохранителя, спросите у меня. Я видел.
Честно говоря, у них получалось получше, чем у нас.
У меня не было сил даже огрызнуться. Печальные мокрые сосны полоскали свою хвою в медленно текущем тумане. С крон уныло капало. Толстые нижние сучья, давно высохшие, начинались где в трех, а где и в шести метрах над рыхлым снегом. Сосна – хорошее дерево, значительно лучше кактуса, хотя текилы из нее не получишь. Зато растит сухое топливо прямо на себе, правда, высоковато.
Вот тут разделение труда у нас с Леней вышло оптимальное. Я тропил дорожку к очередной сосне и с нескольких попыток перебрасывал грязную мокрую веревку, сплетенную из обрывков постельного белья, через подходящий сук, после чего Леня повисал на ней всей тушей, сук крякал и с треском обламывался. Трижды Леня получал древом по загривку и один раз по маковке, но все равно был доволен, скалился, булькал и взрыкивал смешками. Часа через полтора я окончательно отмотал себе руку, хилая веревка украсилась двумя узлами в местах разрывов, зато мы собрали урожай сухих сучьев со всех сосен на острове. Викентий сновал повсюду, собирая веточки на растопку. Вообще все были при деле. Феликс и Коля допилили последнюю балку и принялись за доски. Женщины наводили порядок в холле. Нахохлившийся рыболов Матвеич сидел на белом ящике у реки, пристроив перед собой на рогульках пяток свежесрезанных удилищ из ивняка. Несколько ниже по течению примостилась оскорбленная в лучших чувствах Милена Федуловна и полоскала в реке ведро.
– А ведро-то оцинкованное, – поделился Леня ценным наблюдением, когда мы с ним тащили к корпусу урожай сучьев с последней сосны.
– Ну и что?
– Как что? Вредно и все такое. Нельзя в оцинкованном готовить пищу.
– Это кислые щи нельзя, – сказал я, не без труда вспомнив школьную химию. – Шашлык мариновать в нем тоже не стоит. А мы, кстати, и не будем. Когда слопаем все продукты и дойдем до людоедства, первого зажарим целиком. В камине.
– А что вы на меня так смотрите? – с подозрением спросил Леня и остановился.
– Как это «так»? – возразил я. – Обыкновенно смотрю. И вообще, если до этого дойдет, то первой будет бульдожка.
– А второй?
– Не второй, а вторым, – поправил я падеж, усмехаясь. – Догадайся кто.
Леня швырнул дрова на снег. В горле у него вулканически заклокотало. Интересно, кто сказал, что сангвиники ценят юмор?
– Не волнуйся, – успокоил я его. – Мы тебя не сразу кай-кай, а сперва в реке вымачивать будем. Суток двое. А там глядишь вертолет прилетит или переправу наведут...
Копя ответный яд, Леня наливался свекольным цветом. Нет, с внутренней ухмылкой подумал я, им, пожалуй, отравишься... А кто у нас следующий по толщине? Гм... Милена. Так ею отравишься еще вернее...
Уничтожить меня сокрушительной ответной репликой Леня не успел. Низкий надтреснутый гул послышался где-то вдалеке. Он приближался. С таким гулом вращается большой ротор, рассекая воздух.
– Вертолет, – пробормотал Леня и гулко сглотнул. – Господи, наконец-то...
Коля и Феликс перестали пилить. Я уронил охапку хвороста. Гул прошел над нами так низко, что, наверное, в корпусе зазвенели стекла, затем вернулся по широкой дуге и стал бродить туда-сюда над спрятанным в тумане санаторием. Потянуло ветерком, туман всколыхнулся, но рассеяться не пожелал. Из «Островка» выбежали Мария Ивановна, Надежда Николаевна и Инночка. Все трое махали руками и кричали что-то.