– Ты в прошлом яхтсмен, что ли?
– Нет, я яхтсмен в будущем, – саркастически ухмыльнулся Феликс. – Яхтсмен-плотогон. Глупо звучит, но быть утопленником еще глупее... Ну, чего замер? Работай!
И ортопед-сыщик-яхтсмен-плотогон с кряхтением поддел очередной лист металлочерепицы.
– Эй, наверху! – донеслось с чердака в три голоса. – Помощь, едреныть, нужна?
– Кому? – бросил Феликс. – Мне или вам? Я вам помогать скучать не буду, мне некогда...
– Да ладно тебе, едреныть... – примирительным тоном прогнусил Матвеич. – Мы ж, едреныть, все понимаем...
– С чего начинать? – деловито осведомился Коля.
– С начала.
Леня ничего не сказал, но было слышно, как он астматически дышит после подъема на чердак.
* * *
– А-а-а-аа-а-а-а!..
На пятом часу работы Коля, с виду самый крепкий из нас, стал сдавать, спотыкаться, утирать со лба обильный пот, тяжело дышать, а кончил тем, что уронил на ногу свежевывороченную стропилину. Хорошо еще, что себе, а не мне.
– Феликс! – крикнул я. – К тебе пациент!
– В очередь! – рявкнул Феликс, поддевая жалом лома железную скобу. Оглянулся, бросил лом, подлетел. – Твою мать! Куда приложило? Сильно?
Коля сидел на полу по-турецки, щупал ступню, шипел и вполголоса матерился.
– Руки убери, ты, увечный! Так больно? А так?.. Не дергайся! Ерунда, перелома нет, максимум трещина, а то и просто ушиб. Йод и тугой бинт, больше ничего. Сам перевяжешь. Ишь развопился. Тоже мне, коммандос, ветеран «горячих точек»...
– Какие там точки, – провыл Коля. – Какой, на хрен, коммандос... Я и в армии-то не служил...
– Ну? – изумился Феликс. – А как же ты телохранял-то?
– Как, как... Обыкновенно. Окончил курсы, получил корочку, ну и вот... Охранное агентство «Гарант». А до того токарем работал на заводе... откуда в армию не брали. Только платили там мало...
– Понятно, – кивнул Феликс. – А я думал, ты мужик.
– За такие слова, знаешь... – Коля угрожающе зашевелился. – Ты думай, что говоришь! Не мужик, потому что по чеченским фугасам не ходил, да?..
– Нет, потому что ноешь.
– Голову бы тебе оторвать, – высказал дружеское пожелание Коля.
– Сначала оторви вон ту балку, а прежде почини себе ногу. Успеешь за десять минут – возьму свои слова назад. Понял? Время пошло.
Время не шло – летело. Перекуров не было, и я сэкономил три последних окурка. К заходу солнца мы полегли костьми на кровати, ковровые дорожки и просто на пол второго этажа, заваленный где можно и где нельзя варварски добытым стройматериалом. Вечерний воздух быстро остывал, но никто из нас не жаловался на холод. Сил не осталось, зато мы разобрали крышу с южной стороны корпуса, обрушили стропила, повалили две перегородки на втором этаже, выкорчевали чердачный настил, расчистили два санузла от всяких ненужностей, вроде унитазов, и начали разбирать торцевую стену. Прощай, тепло камина! Жить на втором этаже было еще можно, особенно в нетронутой его половине, но ходить было нельзя, разве что лазать на крачках через горы «деловой древесины» и отходов, рискуя напороться на торчащий гвоздь. Внизу вода свободно вливалась в холл, и Матвеич натужно шутил, что недурно бы, едреныть, половить там рыбку. Омываемый мутными струями, «Островок» стал напоминать речной теплоход, у которого прямым попаданием тяжелого снаряда разнесло вдребезги кормовую часть.
Почему-то я никогда не строил плотов, даже в детстве. И уж тем более не мог вообразить, что мне все-таки придется строить плот, да еще на втором этаже тонущего здания.
Десятого, моего номера больше не существовало, равно как и девятого, исчезла и половина коридора. Там, где когда-то жил я, теперь имел место «стапель» – уродливая конструкция из наклонных бревен, устланных для лучшего скольжения кровельными листами. По мысли Феликса, при необходимости у нас должно было хватить сил спихнуть плот в воду.
– Надеюсь все же, что плот всплывет раньше, чем дом, – сказал Феликс.
На него только посмотрели злобно и ничего не сказали. Мерещились Марк Твен, Гекльберри Финн, наводнение на Миссисипи с дрейфующими по воле волн постройками и Ноев ковчег, причаливающий к обсыхающему Арарату.
Каждой твари по паре... Фиг. Интересно, сколько Ною и сыновьям понадобилось изловить пар антилоп для прокорма в течение семи месяцев и семнадцати дней одной пары львов?
Об оставленном в залитом водой номере трупе Бориса Семеновича, не дождавшемся следователей и судмедэкспертов, о трупе, который через день-два станет неотличим от разбухшего трупа заурядного утопленника, никто не вспоминал, но никто и не забыл, я это чувствовал. Мария Ивановна, Надежда Николаевна и Инночка молча шили в три иглы. Чтобы русская женщина уехала куда-нибудь хоть на день без иголки? Такого не бывает. Без мужа может, без денег тоже как-нибудь перекантуется, а без иголки – никак.
Викентий, лазая по стенам, как мелкий примат, выдирал из-под декоративных накладок последний кусок провода, а я смотрел на выкорчеванные пиломатериалы. На торце одного крупнокалиберного бруса застыла слезинка смолы – привилегированный санаторный корпус плакал, уступая вандалам. Совсем как дом из моего сна. Дом у дороги.
– Как думаешь, балок двадцать на плот хватит? – спросил я Феликса.
– Пятьдесят, – отрезал он, жадно ловя ртом сырой воздух.
– Шутки в сторону. Считать я умею...
– Кулибин, – с отвращением сказал Феликс и сплюнул. – Лобачевский. Счетовод Вотруба. А запас плавучести? А барахло всякое? Очаг? Дрова?
– Учел. Впритык хватило бы и десяти-двенадцати балок, вон они какие толстые...
– А то, что дерево намокнет, ты учел? А волну? А непредвиденные обстоятельства тоже учел? Нет уж, запас нам нужен по меньшей мере четырехкратный. Ты мне еще за этот запас спасибо скажешь...
– Уверен? – хмыкнул я.
– Спорим?
– На что?
– На последнюю порцию водки.
– Не пойдет, – отрезал я и, подумав, уступил: – Ладно, пятьдесят балок так пятьдесят. Пусть у нас пупки развяжутся.
– Ну то-то.
– Ба, он испугался, – громким шепотом доложил Викентий. – Боится на водку спорить. Ба, писатель-то наш – алкоголик!..
– Викентий!
– Ну, пьяница...
У меня не было сил встать и надрать ему уши.
– Имейте в виду, платить за этот разор я не буду, – категорично заявила Милена Федуловна своим надтреснутым голосом, а бульдог Кай Юлий Цезарь гавкнул, подтверждая слова хозяйки, и попытался задрать ногу возле рыболовного ящика Матвеича. Тот с проклятием швырнул в бульдога валенком – промахнулся, но отогнал.
Будь на месте Матвеича кто-нибудь другой, оскорбление заслуженного педагога в лучших чувствах и закономерная крикливая перебранка были бы нам обеспечены. Но в круг лиц, достойных внимания Милены Федуловны, рыболов никак не входил. В отличие от ухи из пойманной им рыбы.