– Так то медицина. А я?
Но Коля не был расположен отступать.
– Дел срочных нет? Вот и лады. Ну что, сам поедешь или в охапку тебя взять?
Пожалуй, он сумел бы и в охапку. Коля Степанов мужик кряжистый, весь в мускулах. Жирком не заплыл, даром что полковник и пять лет не летал выше атмосферы.
– У меня валенок нет, – попытался отбрехаться я. – И тулупа.
– Пошли ко мне, я тебе дам. Не валенки – унты. Гагачий пух!
– А если все равно простужусь?
– Не простудишься, – уверил Коля. – Я предусмотрел. А если и простынешь, невелика беда. Наши коновалы тебя пять раз успеют на ноги поставить.
Что верно, то верно, время еще было. До старта «Дискавери» оставался месяц с лишним, до отлета в Хьюстон – неделя. Как раз припремся к Женскому дню.
– Коля, – вспомнил я. – Надо бы подарок какой-нибудь придумать для Джессики Фоско, как полагаешь?
– А они не празднуют, – махнул рукой Степанов. – Ну, возьмем коллекционной водки. Медвежатины мне обещали копченой… от такого медведя, который не падаль жрал, а орехи-ягоды. Ради контакта с коллегами не жалко. Ну что, идешь?
Я позволил себя уговорить. Николай Степанов мне понравился с самого начала. Крепкий профессионал и правильный мужик, русская душа. Кутить так кутить, работать так работать. Чтобы пар столбом. Похоже, и я ему чем-то приглянулся, иначе вряд ли бы он спросил меня однажды после тренажа: «Послушай, Леша, а на х… ты пошел в этот Нацбез?»
На какое из подмосковных водохранилищ он привез меня на своем джипе, я не поинтересовался и ни разу не вытащил из своего огненного шара карту с курсографом. Да и какая мне, в сущности, разница? Что я, всерьез собираюсь увлечься зимней рыбалкой, что ли? Лед как лед, снег как снег, лес по берегам да черные кучкующиеся точки рыболовов довольно далеко от нас. Солнце и воздух. Что еще надо замороченному живому существу?
Вырвавшись из каньона малоезженной просеки, по-бульдозерному пропахав искрящуюся снежную целину пологого берега, джип съехал прямо на лед.
– Примерно здесь, – указал Коля. – Тут глубина маленькая, потому никто и не рыбачит. Во-он где ловят. Видишь, забегали? Значит, рыба туда-сюда гуляет. Ну и пускай себе. У нас она гулять не станет, нам бы только ту яму найти…
– Угу, – сказал я, топча гагачьими унтами наст. – А ледоколы тут случайно не ходят?
Коля засмеялся.
– Тут нет, а вон там, на фарватере, я один раз бегством спасался. Туман сплошняком, лед качается, сирена ревет, а где ревет – не поймешь… Насилу утек. Ты давай лед сверли, чего встал?
Лед оказался полуметровой толщины – прошедшая зима была что надо, в такие зимы у нас вымерзали вражеские армии. Мы взмокли, пока попытки с десятой не нашли заветную степановскую яму, высверлили две лунки и уселись удить – я на складной стул, Коля на пенопластовый ящик. Первого подлещика Николай вытащил почти сразу, следующих таскал с интервалом в пять-десять минут. Мне удалось подсечь только раз, зато поймался такой зверь, что действительно не пролезал в лунку, как и было обещано, а пока мы судорожно пытались расширить отверстие во льду до его габаритов, благополучно оборвал леску и удрал.
– Стравливать надо было, – поучал Степанов. – Да и я тоже хорош, проволынил…
– Коля, – сказал я, вытряхивая из рукавов тулупа ледышки и дыша на озябшие пальцы, – доставай.
– Чего «доставай»? – не сморгнул Степанов.
– Сам знаешь чего. И не говори, будто не взял, сыскаря на мякине не проведешь. Допустим, в практике рыбалки я слаб, зато с теорией знаком достаточно… Ну, где родимая?
Степанов порылся в рюкзачке и сунул мне термос.
– Пей. Хороший кофе, между прочим.
– А…?
– А остальное будет потом. Тебя чему учили? Хлобыстнешь стакан – вовсе закоченеешь. Потому что теплоотдача. Вот когда огонь разведем да ушицу поставим…
– О! – сказал я. – У тебя и котелок с собой?
– У меня все с собой, даже примус. Чего нам в лесу ветками хрустеть. Лесник еще припрется, деньги вымогать начнет, а то и поллитру. Подмосковье… дикие места.
Через полчаса клев подлещиков кончился, зато начала брать крупная, пузатая от икры плотва, мелкий полосатый окунь и – изредка – растопыренный ерш. Наверно, рыба в самом деле «гуляла». Ершей Степанов одобрил, сказавши, что смастерит двойную уху, а я – странное дело – почувствовал некий азарт и только что не орал в восторге, выбрасывая на лед очередную рыбеху. По-моему, рыбалка – самый безопасный вид наркомании, хотя, конечно, не с точки зрения рыбы.
Часам к трем мне все-таки надоело. Да и солнце начинало понемногу клониться к лесу, тени от наших согбенных фигур удлинились и стали четче. Возле лунки Степанова накопилась изрядная кучка обледеневшей снулой рыбы – раза в четыре поболее моей. Коля уже колдовал у примуса, а меня принудил отскребать от рыбы чешую. Ну, уха будет! А к ней, понятно, и она, родимая. Которая влияет на теплоотдачу.
Так и вышло. В жизни я не едал ничего вкуснее, да и не пивал, пожалуй, ничего уместнее, хотя, в сущности, что тут такого – обыкновенная переохлажденная водка под ушицу с черным хлебом и розовым копченым салом. Вареных ершей мы выбросили на прокорм местным воронам, Коля отругал меня за незнание азов кулинарии – ухе, оказывается, противопоказана картошка, а показаны ей только рыба, лук и специи, – и выразил уверенность в том, что после полета к Монстру мы сюда еще вернемся, а то и смотаемся в Вайоминг в гости к Риорданам – командир-то наш рыбак заядлый, нет?
– Угм, – подтвердил я с полным ртом плотвиной икры и потянулся ложкой за жижей – запить. Как заправские дети природы, мы хлебали уху из одного котелка. Вряд ли Томас Риордан одобрил бы это, зато я знавал одного лощеного дипломата блестящей выучки, по многу месяцев не вылезавшего из Женев и Страсбургов, но чувствовавшего себя счастливым лишь в телогрейке, лежа в тайге у костра на подстилке из лапника. – Только он, наверно, форель ловит, – добавил я. – Радужную. Этим, как его… нахлыстом. Поймал, взвесил, сделал фото, отпустил. А потом в супермаркете купил точно такую же.
– Я с ним немного знаком, – сообщил Коля. – Налей-ка еще по полста… Вроде твердый мужик. Ты ешь, ешь давай. Пользуйся случаем. Мы теперь сала долго не увидим. Так вот… На «Альфе» мы с ним однажды пересеклись на сутки. Так, ничего особенного, хау ду ю ду – гуд бай, фэллоу. Ему на посадку – мне оставаться. Почти и не поговорили. У меня тогда автоматика стыковки полетела, вручную зачаливался, так он у иллюминатора торчал и корректировал меня голосом…
Меня уколола неприятная догадка – Степанов к чему-то готовился, довольно неуклюже, но старательно, а для непрофессионала, пожалуй, вполне сносно. И разговор о командире корабля явно был затеян с подвохом. Ну-ну. Сейчас станет ясно, для чего ему все эти блуждания вокруг да около, задушевный разговор под водочку, да и вся эта поездка на зимний лов, в конце концов… где наш разговор может быть запросто прослушан. Остронаправленный микрофон над ледяным полем в тихий день берет издалека.