Удивительное наваждение ушло так же неожиданно, как и появилось. Тони обнаружил, что снова находится в их с Джимом жилой комнате, а напарник все так же сидит за обеденным столом и ошалело глядит в стену напротив.
Вдруг Джим резко поднялся, нервно прошагал по периметру комнаты, случайно перевернул стул, но даже не заметил этого.
– Ты тоже видел? – наконец спросил он, останавливаясь напротив Тони.
– Видел…
– И… что это было?
– Думаю, это было включение процессора. Нас предупреждали, что он не держит частоту.
– Мы не задавали ему никакой частоты, Тони! – взволнованно воскликнул Джим. – Он что, сам будет решать, когда ему включиться?
– Получается, что так, – пожал плечами Тони.
– Что ты успел запомнить?
– У меня было ощущение, что я знаю все.
– И у меня, – кивнул Джим. – Теперь я понимаю, почему канкурты так боялись этого процессора.
Джим сел, и они какое-то время молчали.
– Мне показалось, что Эвистера заменяют на какого-то… Джуньерса, – сказал вдруг Тони.
– Джеббса, – поправил его Джим. Они с Тони встретились глазами и снова замолчали, подавленные. Непонятно было, стоило ли радоваться этим обретенным возможностям, пока непонятным и неподконтрольным.
– А ведь к нам завтра девушки приезжают, – вспомнил Джим.
– И чего?
– Не знаю.
Под дверью поскребся дворецкий.
– Входи, Макинтош! – разрешил Тони, в очередной раз меняя слуге имя.
Открылась дверь, и появился робот-помощник.
– Добрый день, джентльмены, – проговорил он нараспев и поклонился. – Спешу сообщить, что сегодня в половине восьмого к вам прибудет генерал Фарковский с визитом.
– Ха! Вот так новости! – поразился Джим, а Тони лишь покачал головой. Он был рад встретиться с бывшим наставником, однако ему казалось, что ничего хорошего от этой встречи ждать не стоит.
Генералы контрразведки просто так никого не навещали.
– И еще, джентльмены, завтра в одиннадцать утра состоится представление нашему бюро нового начальника. Вам надлежит быть обязательно. Форма одежды – для торжественного построения.
– Спасибо, приятель. Можешь быть свободен, – сказал Тони. Макинтош вышел.
– Как думаешь, зачем Фарковский едет? – спросил Джим и, взяв со стола яблоко, покатал его на ладони.
– Выдаст новое задание.
– А почему именно он?
– Ну, может быть, это связано с пересменкой начальников, а может, на этот раз нас ожидает что-то особенное.
С десятью мехштурмерами «сирокко» службы генерального штаба расстались с большой неохотой. «Сирокко» – так назывались новинки из особого резерва, имевшие мультискпекторный прицел, встроенный процессор «тексако-турбо», самую последнюю программу мехинтеллекта и газовые подшипники манипуляторов и опор. Но главным преимуществом «сирокко» по сравнению с прежними поколениями мехштурмеров было наличие блока моделирования, впервые реализованного на базе подобных платформ.
Блок располагал мощнейшей поддержкой из самых совершенных чипов гектапамяти и имел три уровня моделирования – на две, четыре и десять секунд. Цель только собиралась выглянуть из укрытия, а пушка «сирокко» уже была нацелена на место ее появления.
На долгих шестьдесят пять часов полета эти десять дремлющих в страховочных рамах «сирокко» должны были стать для Джима и Тони единственными попутчиками.
Небольшой десантный корабль также был получен из резерва генерального штаба, остальное снабжение взяла на себя контрразведка, поэтому напарники путешествовали в комфортных условиях, с большим запасом продуктов, воды, с обустроенным туалетом и стопкой увлажненных салфеток на случай, если захочется «принять душ».
Боевая оснастка тоже была новой, однако за основу был взят прежний бронекомплекс с гранатометом и средствами связи. Пушку пришлось сменить на двенадцатимиллиметровую с одним стволом. Эта смена определялась новыми задачами, стоявшими перед Джимом и Тони. Теперь им предстояло столкнуться со скоростными механическими солдатами, поэтому каждый выстрел здесь следовало делать наверняка. Никаких «кажется, он упал», только гарантированное уничтожение.
– Идем в навигационную аномалию «Дельта-четыреста»… – заметил Джим, последний раз перед нырком судна сверяясь с показаниями на экранах.
– Как зайдем, так и выйдем, – невозмутимо ответил Тони, посасывая сахарный леденец. В новом фланелевом обмундировании, сшитом из материала, доставленного сотрудниками Фарковского из мира людей, он чувствовал себя комфортно и не хотел заморачиваться подозрениями Джима.
– Мы выйдем оттуда «голыми», Длинный! Ни циферки, ни точки. Чем наш навигатор на выходе накормят, то он и будет высчитывать.
– Захотят обмануть, так и обманут, – отмахнулся Тони. – Не хочет начальство, чтобы мы знали место проведения операции, ну и на здоровье.
– И ты об этом просто так говоришь?
– А чего париться? Хочешь леденец?
– Я не взял, отказался.
– Ну и ладно, я взял с избытком. Там и зеленые, и красные, и желтые с запахом апельсина.
– Ладно, неси.
Тони с готовностью выскочил из кабины, а Джим снова приник к навигационному экрану и стал напряженно следить за тем, как точка, обозначавшая их судно, приближается к изломанной границе аномалии.
Появился Тони и высыпал на панель полдюжины разноцветных леденцов.
– О, класс! – оживился Джим. – Возьму вот этот. Это дыня?
– Банан. Забирай все, я полные карманы набил, чтобы ограничения по весу миновать.
– Хитрец ты, Длинный.
Джим вздохнул и принялся облизывать леденец, но разговор с Фарковским все никак не отпускал его.
– Генерал сказал, джунгли там…
– Ага, – кивнул Тони. – Джунгли и агрессивная фауна. Вам, сказал, привычно будет.
– Они нам устроят встречу, дроны эти… – покачал головой Джим.
– Мы сначала генштабовцев запустим, – сказал Тони, указывая себе за спину. – Пусть они себя проявят, а мы посмотрим.
Когда корабль вышел из аномальной области, напарники пережили несколько неприятных минут, пока навигатор жалобно пищал, не находя цифрового канала. Наконец это все же произошло, и он застрекотал расцепителями, торопливо перерабатывая новые пакеты данных.
Вскоре работа была закончена, и автопилот заработал рулевыми соплами, подправляя курс корабля согласно новым расчетам навигационного блока.
Джим снова открыл на штурманском экране фотоблоки с предстоящего места операции. Снимки поврежденной техники выглядели страшновато, а вот попавшие в объектив деревья с крупными зелеными листьями ему нравились. Хотя листья, может, были и не совсем зеленые, а слегка бурые, зато высокая трава точно была зеленой.