«А в Венеции – никаких дымящих труб нет. И машин нет. И куртки давно никто не носит… Эх, заработать бы денег. Много денег. Только очень много, чтобы ничего не бояться. И жить, как хочешь… И ни от кого не зависеть. Перебрались бы мы тогда с Николенькой в Венецию. Жили бы с ним в палаццо, на берегу канала… Купили бы себе яхту… на лето можно было бы на Сицилию уезжать…»
Настя так размечталась, что и не заметила, как самолет сел.
Сосед по креслу сделал вид, что поправляет галстук, и украдкой перекрестился. Облегченно пробормотал:
– Вот мы и дома… Жена, наверное, заждалась.
«А меня никто, кроме Николеньки, не ждет, – подумала Настя. – Даже мать не ждет. Она, по-моему, совсем не обрадуется тому, что я вернулась…»
На глаза навернулись слезы.
«Ну и пусть никто не ждет. Лично мне тоже никто, кроме Николеньки, не нужен!»
* * *
Выдра в милицейской форме сообщила:
– Последний раз вас предупреждаю: здесь не курить. Еще раз замечу – штраф выпишу.
– Не дурак. Понял, – рассеянно откликнулся Сеня.
Как только выдра отошла, он тут же закурил снова.
В горле уже першило от табака, но рука, не повинуясь, так и тянулась к почти пустой пачке.
Сеня не сводил глаз с людского потока, выплескивающегося из зала прилета.
Одновременно прибыло несколько рейсов, и пассажиры шли сплошной толпой. Негры, китайцы, европейцы – эти выходили несмело, будто с мостика в море прыгали. Редкие русские шли поуверенней, с важными рожами: деловые, блин, из-за заграницы прилетели…
Перед Сеней топталась заполошная тетенька. Выделив в толпе прилетевших русского, она бросалась к нему с вопросом:
– Скажите, вы с какого рейса?
– Из Берлина… Из Токио… Из Амстердама… – надменно отвечали ей.
Сеня снова закурил.
На пороге показалась очередная парочка явно русских – в мятых костюмах-тройках, с красными алкогольными глазками. Оба трепетно прижимали к себе по бутылке граппы.
Сердце забилось быстрее.
– Скажите, а вы откуда? – кинулась к ним тетенька.
– Из Венеции, – ворчливо откликнулись мужики. И украдкой осмотрелись: какое впечатление слово Венеция произвело на окружающих?
Сеня сглотнул, вытащил новую сигарету… и в этот момент увидел ее.
Настя, похорошевшая, стройная, шла налегке. Рядом, с двумя сумками в руках, пыхтел толстенький лысоватый мужичонка.
Настя выглядела счастливой. Посматривала на своего спутника и улыбалась – как умела только она, тепло и чуть насмешливо.
К ним немедленно кинулся парень в кожаной куртке. Услужливо подхватил сумки. Сеня расслышал:
– С приездом, Михаил Григорьевич… Я машину прямо к подъезду подогнал. Эта дама с вами?
Сеня не стал слушать, что ответит лысый.
Отшвырнув сигарету, он бросился к Насте.
* * *
Черная тень. Красные розы. Голубые глаза – нет, сейчас синие, потому что их застилает злость.
– Сеня… – пробормотала Настя.
– Але! А ну, не толкайтесь! – напустился на него кожаный.
И тут Настя взвизгнула и, ломая букет, кинулась Сене на шею.
Розы полетели на пол. Лысый мужичонка недоуменно уставился на них. Его шофер озадаченно опустил сумки.
Из толпы, которую растолкал Сеня, неслись злые реплики. Какая-то дамочка запричитала:
– Этот хам порвал мне колготки!
Но Настя не замечала ничего. Кроме Сениных губ – соленых, будто Сенька только что искупался в море. Кроме его глаз, которые засасывали ее, будто черноморский вихрь, будто ураганный ветер бора. Кроме его рук – сильных, требовательных, наглых… Крепких рук матроса. Матроса, которого ей так не хватало.
– Ты пришел, пришел… – бессвязно повторяла она.
– Настенька, милая… – шептал Сеня и целовал ее – в глаз, в ухо, в подбородок.
Их губы наконец встретились – и Настя вскрикнула, кинулась в поцелуй, словно в долгожданное море.
И тут же исчезли аэропорт, неприветливая толпа, толстяк и его шофер… Утих гул самолетов и металлический голос, объявлявший об отлетах-прибытиях. Остались только они – словно Робинзоны, затерявшиеся на необитаемом острове.
Потом поцелуй закончился.
Настя оторвалась от Сени и недоуменно осмотрелась.
Они стояли в центре небольшого круга. В первом ряду – самолетный попутчик и его шофер. Дальше – незнакомые, но совсем не злые лица. Люди смотрели на них, улыбались. Трое иностранцев аплодировали – как в западном фильме. Будто здесь кино снимали.
– Ну и шоу! – воскликнула какая-то тетенька.
– И чего было курить? – пожала плечами тощая дамочка в форме сержанта милиции.
А Настин попутчик с легкой досадой бормотал:
– Ну, добро, добро…
– Извините, – засмущалась Настя.
– А за что ты извиняешься? – браво усмехнулся Сеня. – Ну, какая сумка твоя?
– Вон, – показала Настя. И не удержалась, ехидно сказала своему попутчику: – Вот вам и философия! А вы говорили – не вернется!
– Я очень рад, что ошибался, – торжественно провозгласил толстячок. – Так что, подвезти вас? До центра?
– Спасибо. Я на машине, – с достоинством отказался Сеня.
Одной рукой подхватил сумку, другой обнял Настю и повлек ее к выходу.
– Подожди! – встрепенулась она. – Мы же розы забыли!
Они вернулись, но цветов на полу уже не было.
– Стащили, – расстроилась Настя. – Жаль. Такие красивые…
– А, плевать! – бесшабашно ответил Сеня. – Я тебе новые куплю. Миллион. Миллион алых роз.
* * *
У выхода из аэропорта выстроился рядок черных «Волг». Солидные, конечно, машины, но Сенина не шла с ними ни в какое сравнение. Новенькая «девятка». Вызывающе белая, сияет хром колесных дисков, в намытых до блеска стеклах искрит солнце.
– Мой белый лебедь! – гордо представил машину Сенька. И снисходительно махнул в сторону «волжанок»: – А эти, черные, так… Кончилось их время.
Он распахнул перед Настей пассажирскую дверь:
– Прошу, моя королева!
– А ты водить-то умеешь? – подозрительно спросила Настя.
– Делов, – хмыкнул Сеня. И тронулся с таким визгом, что шоферы, дремавшие в «Волгах», все, как один, вскинули головы.
– Резину спалишь! – захохотала Настя. Хотя на самом деле ей все нравилось: и нахальная машина, и Сенина агрессивная манера езды.
Они выехали на трассу, и «девятка» уверенно заняла место в левом ряду.