– Почитай, я скоро приду.
«Подслушивать нехорошо», – в детские и юношеские годы пытались научить меня семья, школа, пионерская и комсомольская организации. Однако оперативно-разыскная работа волей-неволей сделала мои моральные принципы гораздо более гибкими. И я усвоил другой постулат: мне можно все, что идет на пользу делу и не запрещено законом.
Ванная комната у Верных, как обычно, располагалась по пути на кухню. Очень удобно – если меня застигнут врасплох, можно сделать вид, что шел налить себе еще чаю.
Мне подумалось, что я поспел вовремя, потому что услышал, сквозь шум воды, как майор, спросил:
– Кто еще знает?
– Только полковник, – отвечала Верная.
– Что ты им рассказала? – «Им», надо полагать, – мне и Любимову.
– Как договаривались.
– Сколько денег, сказала?
– Сказала: три. Давай йодом смажу.
– Мажь.
– Надо сделать рентген.
– Может быть. Позже.
В любом оперативном мероприятии, как и в жизни, один из важнейших постулатов – не переусердствовать, тем паче что мне показалось, главное я расслышал. Я покинул свой пост, пошел на кухню. Взял со стола тарелку с вафлями и печеньем и, как паинька, вернулся в детскую к Олюшке.
– Пора побаловаться плюшками, – сказал ей.
– Как Карлсон, – расплылась она в улыбке.
– Читала эту книжку?
– Мне папа читает, вслух.
– Почитать тебе? Где вы остановились?
– Почитай. Вот отсюда.
Я начал декламацию, а девочка стала баловаться плюшками: надкусила печенье, потом вафлю. Заговорщицки сообщила:
– А у нас и конфеты шоколадные есть. «Мишки» и «Белочки».
Я допускал, что можно по-разному относиться к старшим Верным. Вполне вероятно, кто-то мог сводить с ними счеты, но пытаться причинить зло этой ни в чем не повинной девчушке – уже преступление. И если я поймаю ту самую парочку на «Москвиче» – а я ее поймаю! – пощады от меня пусть не ждут.
Шум воды стих. Хлопнула дверь ванной, раздалось шарканье двух пар ног.
Шаги скрылись в третьей комнате – по всей видимости, супружеской спальне. Вскоре оттуда раздалась команда майора: «Пойди поставь мне лед». А спустя минуту в детскую заглянула хозяйка. Мгновенно, ревнивым глазом оценила обстановку: дочка чувствует себя прекрасно, чтение «Карлсона», тарелка со сластями – и тихо попросила меня:
– Павел, пожалуйста, подойдите к Эдуарду.
Я не заставил себя ждать.
Спальня освещалась лишь поставленным на пол ночником. На широченной кровати навзничь лежал майор, уже переодетый в тренировочный костюм. Под голову ему супруга подстелила полотенце: чтоб не пачкать подушку кровью и йодом.
Спальня из карельской березы оказалась, насколько я смог разглядеть в полутьме, едва ли не самым роскошным местом в квартире. Видать, сюда нечасто пускали посторонних: очень уж интимно все было обустроено.
В изголовье кровати висело зеркало. Напротив супружеского ложа располагался телевизор с видеомагнитофоном. Второй увиденный мной видюшник за истекшие три дня – если считать украденный у Степанцовых. Видик в спальне, надо же. Зачем он им здесь? Уж не просматривают ли майор с женой на ночь глядя порнуху? Ах, забавники!
– Павел, – полуоткрыл глаза лежащий Эдик. По нему было видно: парню худо. – Спасибо, что помогаешь.
– Полковнику спасибо скажешь. Он меня просил.
Не знаю, понял ли майор, что я на самом деле имел в виду. А я хотел сказать следующее: «Ты мне, Эдик, никто – не друг и не родственник. И помогать тебе я не нанимался». Пожалуй, Верный понял мой намек – в чем-чем, а в сообразительности ему не откажешь.
– Садись, – он указал слабой рукой на пуф и продолжил: – Хочу тебя попросить. Не надо никому ничего рассказывать. Ни о чем. Все кончилось. Все обошлось. Только ты и полковник знаете. И слава богу. Сделай одолжение, не трепись.
– Как скажешь.
– Я умею благодарить. Уж поверь.
– Мне ничего не надо. – «От тебя не надо». – Повторяюсь, я сюда приехал ради полковника. – «Аркадьич меня и отблагодарит, если сочтет нужным»
– А если не я – если Любимов тебя попросит найти этих сволочей?
Я промолчал. Вопрос был гипотетическим.
– Он тебя точно попросит, – продолжал Верный. – И прошу – я. Конечно, я понимаю, что одной моей просьбы тебе недостаточно, но, я думаю, полковник меня поддержит. Пожалуйста, Паша: втихаря и не поднимая пыли – найди их! Найди этих гадов. Я тоже повторюсь: я умею быть благодарным.
«Видать, мне этого дела не избежать. Причем придется действовать и дальше в одиночку. Н-да, тогда тебе, Эдуард, – да и полковнику – действительно придется меня отблагодарить».
– Ты знаешь, кто они, похитители? – спросил я, тем самым начиная свое частное расследование, от которого, похоже, мне не отбояриться.
– Нет.
– Догадываешься?
– Тоже пока нет. Правда, бродят кое-какие мыслишки по этому поводу. Если сложатся, сообщу. Одно могу сказать: голос похитителя, который мне звонил, я раньше никогда не слышал.
«Я также не буду говорить тебе, майор, про большое мое подозрение, что ограбление в Люберцах и похищение твоей дочки – дело рук одних и тех же преступников. А может, и поджог дачи Порядиной – тоже».
– Скажи: а зачем ты, Эдик, попросил, чтобы люберецким делом занялся именно я?
– Потому что ты в Московской области – лучший сыщик.
– Спасибо, конечно, за комплимент, но… Кем тебе приходятся Степанцовы? – напрямик спросил я.
– Он – никем, а она… Мы с ней встречаемся, – едва слышно прошелестел он.
Прозвучало это достаточно определенно, но я тоже понизил голос до едва слышного шелеста – чтобы не сдать своего коллегу супруге, мужская солидарность:
– По работе встречаетесь или в смысле личной жизни?
– В смысле личной, – еще тише отвечал Эдик.
«Замечательно, – подумал я самоиронично, – лучшего сыщика подняли среди ночи, чтобы раскрыть дело о разбойном нападении на мужа любовницы майора Верного».
– Ограбление твоей Риты Степанцовой и похищение Олюшки – связаны, как ты думаешь?
– Представления не имею.
– Может, тебе мстит другая твоя девушка? Обиженная? Ревнивая?
Лицо Верного застыло. Казалось, он не обиделся, а всерьез взвешивает варианты. Потом сделал вялый отрицательный жест:
– Нет. Не может быть.
– Ладно, расскажи про похищение. Кого ты видел?
– Практически никого.