Все эти события запечатлелись в мозгу Надежды разом, будто они происходили одновременно – да так, наверное, и было.
А дальше… Дальше Надя уже ничего не видела, потому что, повинуясь инстинкту самосохранения, она закрыла обеими руками голову и постаралась вжаться в пол.
Но… Она слышала – она все хорошо слышала.
Слышала, как прогремела короткая автоматная очередь. Слышала и удары пуль, попавших, кажется, в окно.
И тут же – раздалось еще два выстрела. Совсем рядом с нею.
А потом – дикий, безумный выкрик. И – шум падения тела.
На фоне звуков выстрелов Надежда все время слышала плачущий голос Пьера:
– О, Пола! О, прости меня! Видит бог, я не хотел!
Я заигрался с ними! Я хотел войти к ним в доверие. Я не успел доложить тебе, моя госпожа! Они опередили меня!
Они поймали меня сегодня! Они заставили меня!.. Прости!..
Потом всхлипывания Пьера перекрыл спокойный голос Игрека:
– Все кончено.
Надя подняла голову и увидела следующую картину.
Выпустив пистолет, на полу, запрокинув голову, неподвижно лежит мистер Макфарлин. Вокруг его шеи на паркете разливается кровь.
Дима стоит рядом с Игреком. Тот, морщась, держит в руке опущенный книзу пистолет. У ног друзей лежит одетый в черную кожу херувим. Лица красавчика не видно, но отчего-то не возникает сомнений, что он – мертв.
– Откуда? – коротко бросает Дима, кивая на Игреково оружие.
– У настоящих мужчин всегда два пистолета, – усмехается Ифек.
А Пола стоит неподвижно, выпрямившись во весь рост.
У ее ног скорчился на коленях Пьер. Его лицо уткнулось в колени Полы, руки обнимают ее бедра. Его плечи сотрясаются от рыданий.
Пола легонько ерошит волосы Пьера и приговаривает:
– Все хорошо, Пьер. Уже – все хорошо. Все кончилось.
НАДЯ МИТРОФАНОВА
Спросонья Наде казалось, что американское утро ничем не отличается от российского: сквозь неплотные шторы билось солнце, под окном газовали машины, и так сладко спалось, что не хотелось выбираться из-под одеяла. Надя, традиционно подремав и понежившись, наконец вылезла из постели и пошлепала в ванную набирать воду для кофе. Часы показывали: время покопаться у нее еще есть.
Полуянов с утра пораньше отправился "по делам".
Насчет его дел Митрофанова иллюзий не питала – наверняка расслабляется где-нибудь в зачуханном баре. Ну и пусть расслабляется. Алкаш. Без него спокойнее.
…Все происшедшее три дня назад в особняке у Полы Шеви теперь казалось Наде сном – дурным сном. И в этом сне перемешались: бесконечное стояние на коленях под дулами пистолетов… Два недвижимых тела – мистера Стивена Макфарлина и русского херувима Николая, – что раскинулись на полу гостиной миссис Шеви… Кровь, растекавшаяся по полу, и бессвязные рыдания Пьера… Резкие звуки полицейских сирен: все ближе, ближе, ближе…
А потом: многочасовой допрос – его вели с Надей наедине двое рослых детективов… Помнился адвокат с мягкими манерами доктора Айболита (потом выяснилось, что за услуги этого лучшего в Степлтоне защитника по уголовным делам миссис Шеви платила по тысяче долларов в час)…
И – зал американского суда, предварительное слушанье и вердикт судьи: "Невиновны! Убийства совершены в порядке самообороны!" – и деревянный стук молотка по столу…
А затем – толпа репортеров, что "ждала их пятерых (Полу, Пьера, Игрека, Диму и Надю) на ступенях суда..';
Бесчисленные фотовспышки, слившиеся в сплошной магниевый свет, телекамеры, протянутые к ним десятки микрофонов и монотонный голос адвоката: "Без комментариев! Без комментариев!"… И пара служителей суда прокладывает им путь в толпе – к спасительной машине…
Обо всем этом не хотелось вспоминать. Как всегда, когда в ее жизни случались события, вызывающие сильные эмоции, Надя решила: "Я разберусь во всем позже.
Потом". Так было легче жить, и когда наступит это "потом", она не знала.
Вот и сегодня с утра она неспешно прихлебывала кофе, закусывала резиновыми американскими чипсами.
Полуянов пытался приучить ее заказывать по телефону пиццу и пончики, но Надя к американскому стилю – just call and order! <Просто звони и заказывай! (англ.).> – не приспособилась. Смущало ее общение с посыльными-рассыльными, лучше уж спокойно погрызть чипсов, без всяких заказов.
Впрочем, в этом мотеле все равно никакого покоя.
Едва Надя покончила с кофе и направилась в ванную умыться и причесаться, как в дверь застучали. Она взглянула на часы – только половина одиннадцатого, а Полуянов обещал зайти за ней в двенадцать. "Не открою! Достали!" – малодушно подумала Надя и затаилась на постели.
Стук повторился. Из-за двери донеслось: "Would you please open!" <Пожалуйста, откройте! (англ.)> "Фигушки", – ответила про себя Митрофанова. Она никого не ждет и открывать – нечесаная и неумытая – не собирается.
Однако в дверь все стучали и стучали. Голос просил открыть все жалобней и жалобней. "Черт бы с вами!" – подумала она и вскочила с кровати.
– Кто? – строго спросила через дверь.
– Служба экспресс-почты, – ответил с акцентом тонкий мальчишеский голосок. Надя приоткрыла дверь, не забыв накинув цепочку.
Из-за двери ей чуть не в пояс поклонился парнишечка-азиат в форме: то ли кореец, то ли японец.
– Вам письмо, мисс, – сказал он, еще раз поклонившись. Протянул сквозь отверстие в двери планшет с документами. Показал, в очередной раз согнувшись в поклоне, где следует расписаться. Она поставила две закорючки, и паренек передал ей изящный конверт.
– Приятного дня, мисс! Всех вам благ! – залучился благожелательностью парнишка.
Надя даже не успела сообразить, следует ли ему давать на чай или нет, а когда решила, что следует, – того и след простыл.
Она захлопнула дверь, повертела в руках письмо.
Да, в самом деле письмо – но какое! Конверт плотный, кремовый, мерцающий – будто в бумагу вплетены крошечные жемчужинки. Изящный герб, благородные виньетки и золотые уголки его смотрятся в убогом интерьере мотеля как послание с другой планеты. Планеты по имени Красивая Жизнь.
Кроме штемпеля экспресс-почты, других помет на конверте не имелось – за вычетом того, что в графе "адресат" каллиграфическим почерком было выведено:
"Ms. Nadya Mitrofanova".
Ножичка для вскрытия писем – как, впрочем, и иных почтовых принадлежностей – в бедном номере не нашлось. Надя не поленилась снова набрать воды, включить кипятильник и отпарить конверт над стаканом кипятка – не рвать же такую красоту!
На колени выпал листок плотной бумаги. Тот же каллиграфический почерк, что и на конверте, – но, кажется, писано все не от руки, а, распечатано на дорогом принтере (эх, ей бы такой!).