Женя представилась этому бармену как Мария, словачка, туристка – чтобы оправдать свой славянский акцент и внешность.
– «Эспрессо», – ответила Женя. – Рогалики с маслом. Затем омлет. И, после омлета, еще один «эспрессо». И все сегодняшние газеты… Словом, все как всегда.
– Слушаю, пани. Просимо, – ответил бармен – как он думал, по-словацки.
Женя заняла место – по привычке у окна. И лицом к двери: чтобы видеть всех входящих в бар. И наблюдать – через зеркальные витрины – всех проходящих по улице. Она уже разведала: у бара есть запасной выход, из подсобки в параллельный переулок. «Интересно, имеются ли здесь, в Вене, у Мишиной конторы свои люди? Резиденты? Или как это называется? – спросила она себя. Мысли текли лениво-лениво и где-то в глубине сознания, словно бы речь шла не о ее собственной судьбе, а об ином, постороннем человеке. – Конечно же, есть… – ответила она себе. – И не один…»
Но мысли о том, что кто-то из России ее может поймать, уже потеряли для Жени свою остроту. Когда она смотрела на чистую, сытую улицу и вдыхала запахи «эспрессо» и омлета, подобная перспектива казалась ей совершенно нереальной.
– Проcимо, – сказал бармен и поставил перед Женей здоровенную тарелку с омлетом, пару рогаликов на другой тарелке, блюдце с маслом и чашку черного кофе.
– Данке шен, – кивнула Женя, улыбнулась. Бармен ей нравился. – Мучас грациас. Сенкс э лот. Большое спасибо. Аригато. [32]
– Не стоит благодарности, – ответил бармен по-немецки. – Сейчас принесу газеты.
Через три минуты (Женя уже осушила первую на сегодня чашку «эспрессо») бармен притащил «Интернешнл геральд трибюн», «Таймс», «Фигаро». (Женя читала по-английски и по-французски – но не по-немецки.)
– И еще, – расплылся в улыбке бармен, – у меня для вас сюрприз. Ваша, словацкая «Народна Оброда». И – русские газеты. Вы ведь читаете по-русски?
Бармен положил ей на стол «Известия» и «Комсомольскую правду».
У Жени вдруг заныло под ложечкой. Стало муторно. «Неужели он догадался? – промелькнула мысль. – О чем-то – догадался?»
– Да, эти газеты тоже оставьте, – сказала она, стараясь ничем себя не выдать. – Я читаю по-русски. Чуть-чуть. Языки похожие. Я учила русский язык в школе.
«Зачем я рассказываю ему? Почему оправдываюсь?» Тот страх, что был обычен для ее последних дней в Москве, вдруг вернулся: накатил изнутри, обдал жаром. Она глянула на бармена. Тот радушно улыбался.
– О, русский – очень трудный язык, – сказал он. – Я вам не завидую. – И отошел.
В баре не было ни одного человека: время завтрака давно прошло, час ленча еще не наступил.
«Ерунда. Ни о чем он не догадался. Газеты на русском ничего не значат. Он просто хочет услужить клиентке. И я ему нравлюсь».
Хотя с момента ее бегства из Москвы прошло уже десять дней, газеты – ни русские, ни тем более иностранные – даже словом не обмолвились ни об агентстве «Глобус», ни о крупном компьютерном ограблении при участии босса «Инстолбанка». Молчал об этом и телевизор. (В номере Жени ловились два русских канала – ОРТ и НТВ.)
«Почему они не стали ни о чем сообщать? – ломала голову Женя. – Ведь Миша говорил, что они, его контора, собираются предать все делишки «Глобуса» гласности… Чтоб другим неповадно было… Впрочем, кто такой Миша?.. Всего лишь капитан госбезопасности. Над ним – еще десяток начальников, один другого выше. Целая пирамида… Вот оно, его начальство, – взяло и перерешило по-другому… А может, им, для огласки и для полноценного следствия, как раз не хватает меня – живого свидетеля? И они, «кагэбэшники», сейчас ищут – именно меня? Ищут по всему миру?»
Опять противно засосало под ложечкой. «Не думай об этом! – прикрикнула на саму себя Женя. – Может, чтоб забыться, заказать вина или рома?.. Прямо сейчас, с утра?.. Нет, нельзя. Так и спиться недолго… Ну и что? Кого это сейчас волнует – сопьюсь я, не сопьюсь? Кого на свете я вообще волную? Уже много лет, после смерти мамы, я не волную ровным счетом никого».
После недолгой борьбы с собой Женя все-таки решила отказаться от спиртного и принялась за омлет.
Поджаристый омлет с сыром показался безвкусным, словно сделанным из пенопласта. «Будто реквизит… А ведь я так люблю омлет… Что-то у меня со вкусом… И что-то к тому же происходит с нервами… Нет, пора двигать из Вены… Куда-нибудь подальше… Сегодня же надо рассчитаться за гостиницу, взять машину напрокат – и вперед, в Париж… А потом в Испанию… А затем – сесть на пароход и уплыть в Южную Америку… Там, в Аргентине, говорят, Борман тридцать лет скрывался… И никакое ФСБ вместе с ЦРУ его не нашло… А я – что? Разве я – Борман?.. Совсем не похожа на военную преступницу… Я, по большому счету, и не преступница вовсе… Подумаешь: вор у вора дубинку украл… Да таких преступников, как я, в России – дюжина на каждую сотню населения… А из числа тех русских, у кого есть деньги, чтобы попивать кофий в Вене, – три дюжины…»
Подбадривая себя, Женя через силу все-таки доела омлет. Глазом в это время косила в «Известия». Читала – и ни слова не понимала.
– А-а, вот и она! – вдруг раздался сзади знакомый голос.
Пугающе знакомый. Звучащий по-русски.
– Штирлиц, – глумливо продолжил голос, – читал газету «Известия», и его мучительно рвало на Родину!
Женя резко обернулась.
Рядом с ее столиком стоял Миша Бобров.
Миша был в майке и дорогом пиджаке. Из кармана пиджака свисали темные очки.
– Позволишь присесть? – по-прежнему весело спросил он.
Женя лишилась дара речи. Она даже не кивнула.
О тарелку звякнули ее вилка и нож.
Не дождавшись приглашения, Миша взял стул и уселся рядом с ней.
– Дабл скотч, визаут соуда, визаут рокс! [33] – полуобернувшись, крикнул он бармену на дурном английском.
– Может, выпьешь чего-нибудь со мной? – дурашливо спросил он Женю. – За встречу? За нашу встречу?
– По утрам не пью, – собрав остатки самообладания, выдохнула она.
Язык плохо слушался ее. «Как же быстро они меня нашли, – мелькнула полная отчаяния мысль. – Как быстро!..»
Бармен с непроницаемым лицом принес и поставил перед Мишей бокал с виски.
– Прикажете подавать ваш кофе, мадам? – спросил у Жени.
– Да-да, – рассеянно пробормотала она.
– Вот ты где оказалась, – по-прежнему весело проговорил Михаил. – В Вене. Я почему-то так и подумал. Вена – прекрасный город для юных девушек. – Он сделал добрый глоток виски. – А ты к тому же сентиментальна, матушка… Достаточно прочитать твой психологический портрет, чтобы понять: да она и не может скрываться нигде, кроме как в Вене…