Одно хорошо — лежа на полу, я могу слышать, о чем говорят в кухне.
— Вы же его видели!
Тетя, кажется, на грани истерики, это совсем на нее не похоже.
— Не волнуйтесь, — успокаивает ее регулятор, — мы его найдем.
Мне становится легче. Алексу удалось бежать. Если бы регуляторы хотя бы заподозрили, кто был со мной на Брукс-стрит, он был бы уже в тюрьме. Я мысленно благодарю Бога за то, что Он сотворил чудо и Алексу удалось спастись.
— Мы ни о чем таком не догадывались, — говорит тетя.
У нее срывается голос, теперь я понимаю, что это не истерика, тетя насмерть перепугана.
— Вы должны нам верить, мы не подозревали, что она инфицирована. Не было никаких признаков. Аппетит у нее был хороший, на работу она не опаздывала, никаких перепадов настроения…
— Вероятно, она очень старалась, чтобы вы ничего не заметили, — перебивает тетю регулятор. — Инфицированные часто хитрят.
Когда он произносит слово «инфицированные», я явственно слышу в его голосе отвращение, как будто он говорит о тараканах или террористах.
— Что же нам теперь делать?
Голос тети стихает, видимо, они с регулятором перешли в гостиную.
— Мы постараемся действовать быстро, — отвечает регулятор. — Если повезет, до конца недели…
Больше мне ничего не удается разобрать. Я прислоняюсь лбом к двери и стараюсь не обращать внимания на боль и дышать глубже. Потом осторожно поднимаюсь на ноги. Головокружение не прекращается, я хватаюсь за стену, чтобы не упасть, и пытаюсь привести мысли в порядок. Я должна узнать, что именно произошло. Надо выяснить, как давно регуляторы наблюдали за нашим домом. И я должна убедиться в том, что Алекс в безопасности. Надо поговорить с Ханой. Она мне поможет. Она знает, что надо делать. Я хватаюсь за ручку двери и понимаю, что она заперта снаружи.
Естественно. Теперь я под арестом.
Ручка начинает дрожать и поворачиваться. Я быстро, насколько это возможно, ныряю обратно в кровать. Кровать мягкая, но боль от падения все равно адская. Дверь открывается, и в комнату снова входит Дженни.
Я не успеваю закрыть глаза.
— Проснулась! — кричит Дженни в коридор.
Она принесла стакан с водой, но, похоже, ей не хочется проходить в комнату, она стоит на пороге и молча наблюдает за мной.
Я не жажду разговаривать с Дженни, но пить хочу отчаянно, в горле саднит, как будто я проглотила рулон наждачной бумаги.
— Это мне? — спрашиваю я и показываю на стакан.
Дженни кивает, ее губы растягиваются в тонкую белую линию. Кажется, у нее язык отнялся. Вдруг она бросается к прикроватной тумбочке, ставит на нее стакан и так же быстро ретируется к двери.
— Тетя говорит, это поможет.
— Поможет чему?
Я жадно делаю большой глоток, жжение в горле и головная боль немного стихают.
Дженни пожимает плечами.
— Против инфекции, наверное.
Теперь понятно, почему она не желает подходить ко мне и держится возле двери. Я больна, инфицирована, я — грязная. Дженни боится подхватить заразу.
— Это воздушно-капельным путем не передается, — говорю я.
— Знаю, — огрызается Дженни, но стоит на месте, как приколоченная, и с опаской за мной наблюдает.
На меня наваливается страшная усталость.
— Который час? — спрашиваю я.
— Половина третьего.
Это меня удивляет. Значит, с тех пор как я ушла из дома, прошло не так много времени.
— Долго я была без сознания?
Дженни снова пожимает плечами.
— Когда тебя принесли домой, ты уже была без сознания.
Она говорит это таким тоном, будто то, что произошло, вполне обычное явление и не регуляторы избили меня, а я сама огрела себя дубинкой по голове. В этом вся ирония. Дженни смотрит на меня как на опасную сумасшедшую, в то время как тот парень внизу, который чуть не размозжил мне череп, для нее спаситель.
Видеть ее невыносимо, и я отворачиваюсь к стене.
— Где Грейс?
— Внизу, — говорит Дженни, в ее интонации звучат привычные ноющие нотки, — теперь нам придется спать на полу в гостиной.
Естественно, они хотят оградить маленькую впечатлительную Грейси от ее сумасшедшей больной кузины. Я и чувствую себя больной, мне плохо от нервного перенапряжения и омерзения. Я вспоминаю, как хотела поджечь дом тети. Ей повезло, что у меня нет спичек, иначе сейчас я могла бы это сделать.
— Так кто это был? — Дженни переходит на шепот, как будто маленькая змейка засовывает мне в ухо свой раздвоенный язычок. — Кто тебя инфицировал?
— Дженни!
Поразительно, но это голос Рейчел. Я оборачиваюсь и вижу ее в дверях, она стоит и смотрит на нас. Лицо Рейчел абсолютно ничего не выражает.
— Тетя Кэрол хочет, чтобы ты спустилась вниз, — говорит она, обращаясь к Дженни.
Дженни с радостью выбегает из комнаты, но напоследок бросает на меня взгляд через плечо. В ее глазах страх и любопытство. Интересно, я тоже так смотрела на Рейчел, тогда, годы назад, когда потребовалось четверо регуляторов, чтобы повалить ее на пол и утащить в лаборатории?
Рейчел подходит к моей кровати, глаза ее по-прежнему ничего не выражают.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она.
— Сказочно, — отвечаю я.
— Прими вот это, — Рейчел кладет на тумбочку две белые таблетки, она словно не слышит сарказма в моем голосе.
— Что это? Транквилизаторы?
Рейчел моргает.
— Адвил.
В ее голосе появилось раздражение, это меня радует. Мне не нравится, что она стоит здесь и рассматривает меня, как таксидермист тушку для будущего чучела.
— Так, значит, тетя… тебе позвонила?
Я не уверена, что могу доверять ей насчет таблеток, но решаю рискнуть. Боль в голове просто убивает, и транквилизаторы вряд ли смогут мне навредить. В таком состоянии я так и так не смогу вырваться из комнаты. Я глотаю таблетки и запиваю водой.
— Да. И я сразу пришла. — Рейчел присаживается на край моей кровати. — Вообще-то я уже спала.
— Извини за причиненные неудобства. Я не просила бить меня по голове и тащить волоком домой.
Я никогда не говорила с Рейчел таким тоном и теперь вижу, что она растерялась. Она устало массирует лоб и на секунду становится похожей на прежнюю Рейчел, мою старшую сестру, которая щекотала меня, и я задыхалась от смеха, которая заплетала мне косички и жаловалась, что мне всегда достается самая большая порция мороженого.
Но в следующую секунду ее взгляд снова становится безразличным, как будто падает занавес. Просто поразительно, как я с этим мирилась — исцеленные идут по жизни, словно закутавшись в непроницаемый саван сна. Может, я и сама так жила, пока Алекс не разбудил меня и не научил видеть мир таким, какой он есть.