Впрочем, чего еще можно ждать от отвратительного карлика, который заправляет в «Ариадне»...
Я настолько погрузилась в свои мысли, что, когда меня окликнули, подскочила как ужаленная. По телу тут же разлилась сладкая истома: я увидела, что ко мне по темной аллее спешит Константин. И все, я – это уже не я. Рядом с ним на пятнадцать лет молодею, в глупую школьницу превращаюсь. Взгляну на него, и в голове сразу мутится. Никакого сравнения с ощущениями, которые во мне все остальные мужчины вызывали – тот же Емеля или мое недавнее приобретение, кареглазый шофер. Те просто будоражили меня, возбуждали, но очень быстро наскучивали. Косте же я готова отдать все. И счастлива от одной его улыбки.
– Костя... – пробормотала я.
Если сейчас он опять предложит: уедем вместе, соглашусь. И плевать на все.
Однако Константин мне даже не улыбнулся, и в голове вдруг молнией промелькнуло: вдруг он узнал?! Про меня – и про то, как мы провели предыдущую ночь с симпатичным кареглазым шофером?!
«Да откуда он мог узнать? – оборвала я себя. – И есть ли ему до того дело?»
Костя о моей измене, конечно, не знал. По крайней мере, спросил он меня совсем о другом. Небрежно произнес:
– Ну, что? Наболтались с Машкой?
Я в изумлении на него уставилась. Мне всегда казалось, что мужчины абсолютно равнодушны к женским посиделкам-беседам. По крайней мере мой Юрик за несколько лет не запомнил по именам даже близких моих подруг.
Или Костя спрашивает об этом неспроста?
Я кивнула:
– Наболтались.
Спросит, о чем говорили, или нет?
Он не спросил. Просто стоял и смотрел на меня. В его глазах читалась тревога. И еще мне вдруг показалось, какая-то безысходность.
– У тебя что-то случилось, Костя? – тихо произнесла я.
– Ох, Лиля! – с неожиданной горячностью произнес он. – Ты сейчас такая красивая!
Сердце приятно заныло.
Но как там учила меня Ангелина? Мужика надо держать в тонусе?
Я кокетливо улыбнулась:
– Знаю.
– Ты красива всегда. Сейчас, в джинсах. На тренировке, в спортивной форме. Дома, в том коротком халатике... – Его голос слегка охрип.
Я же, памятуя поучения свахи, лукаво продолжила:
– А еще в купальнике. Где-нибудь на Карибах. И в вечернем платье – в дорогом ресторане. И за рулем спортивного «БМВ», знаешь ли, тоже неплохо смотрюсь.
Он шагнул ко мне. Положил руки на плечи. Притянул к себе. Да плевать мне на самом деле на «БМВ»! Все врет Ангелина. Не деньги главное. Я была бы счастлива, живи мы с Костей в нашей убогой квартирке. И еще я бы хотела, чтобы наш поцелуй длился бесконечно...
Однако целовались мы, кажется, лишь пару секунд. Потом Костя, не глядя на меня, произнес:
– Лиля. Я хотел тебя предупредить. Ты иногда ведешь себя, м-мм... несколько вызывающе. Как сегодня, в столовой. А тебе надо быть очень, очень осторожной.
И взглянул на меня чуть ли не с мольбой.
Я, распаленная его горячими губами, только кивнула. Снова потянулась к нему. Однако второе наше объятие получилось куда сдержанней первого. И поцелуй не так сладок... Я всегда безошибочно чувствую, когда мужчина полностью отдается любви, а когда – лишь отбывает повинность. Сейчас Костя явно держал в уме не меня, не нас с ним, а что-то совершенно другое. И вместо того, чтоб еще раз предложить мне уехать вместе куда угодно, говорил безликие и пустые слова об осторожности.
Я усмехнулась:
– Осторожной, Костя, мне надо было быть раньше. Когда я – по твоей, заметь, наводке – сюда на работу устраивалась.
Он опустил голову:
– Лиля, прости. Я сам себя последними словами кляну.
Меня по-прежнему одолевала сладкая ломота, все тело, каждая клеточка, рвалась к Константину – и он наконец почувствовал это. Сделал шаг ко мне. Положил руки на плечи. Сжал в объятиях. Пробормотал:
– А, плевать, Лиля! Плевать на все!
И нежно, бережно поцеловал меня в губы.
Я почувствовала: он хочет меня, здесь и сейчас, всю до самого до донышка.
Я подалась навстречу его объятиям. Костина рука скользнула мне под блузку, коснулась соска...
Я просто потеряла голову – и потянула его на траву.
...В моей жизни было не так много мужчин, но Костя оказался самым сладким из них, самым восхитительным, самым сильным. Он поработил меня, поглотил, измучил – и вознес. Время остановилось. Я умирала, воскресала, смеялась и плакала.
...А потом, когда мы, отдыхая, лежали на влажной земле, прикрытой всего лишь Костиной курткой, я никак не могла на него наглядеться. Все целовала, мимолетно, но страстно, его синие глаза.
А Костя – довольно ревниво – спросил:
– Кстати. Где ты сегодня ночевала? Я стучался к тебе – ты не открыла.
Сердце у меня ушло в пятки – вдруг он узнает про мою ничего не значащую измену?
Впрочем, мне удалось довольно спокойно произнести:
– Да у меня такое приключение случилось! Ты сейчас упадешь.
И пересказала ему, как вчера меня увезли в особняк Тулякова и с каким предложением обратился ко мне вдовец.
Костю эта история заинтересовала чрезвычайно. Он потребовал, чтобы я подробнейшим образом передала ему свой разговор с Димусиком, потом задал еще кучу дополнительных вопросов. Я добросовестно на них отвечала – и все время тряслась, ожидая главного: почему наша беседа с мужем погибшей длилась целую ночь?
Однако этого Костя, пораженный рассказом вдовца, по счастью, не спросил...
Потом мы рука об руку шли по парку, и я чувствовала себя самой счастливой женщиной на земле. Все проблемы отступили на второй план, главным было то, что Костя – мой! Мой! Мой! Встреча с ним – лучшее, что только могло произойти в моей жизни. Я чувствовала: мы подходим друг другу, как ключ – к замку, листва – к деревьям, море – к пляжу... И я не расстроюсь, исчезни на земле все – если, конечно, останусь я и Костя рядом со мной. Я доверяла ему, любила его, растворилась в нем, слилась с его сильным телом.
Скромно идти с ним рядом я просто не могла. Мне хотелось, чтобы его сильные пальцы не просто лежали на моем предплечье, а ласкали меня, терзали, нежили и взрывали волною счастья.
Костя – он действительно моя половинка, потому что понял меня с полуслова. Вдруг развернул меня к себе лицом, стиснул в объятиях и впился в губы неистовым поцелуем. И я от одного прикосновения его губ к моим губам тут же улетела далеко-далеко.
И поразилась и даже обиделась, когда Костя неожиданно меня оттолкнул. Мои щеки еще горели от его прикосновений, губы припухли от поцелуев, в глазах стояло одно только его лицо. Но любимый досадливо пробормотал: