Надя напрягла память.., ведь говорили же они с мамой… Ведь рассказывала же она… Наконец вспомнила. Попросила Анастасию Андреевну – изо всех сил стараясь скрыть радостные нотки в голосе:
– Давайте ограничимся, скажем, механико-математическим факультетом.
Дима остро взглянул на нее. Надя уверенно кивнула.
– Как скажете, – пожала плечами Анастасия Андреевна. К счастью, она не стала спрашивать, почему гости заинтересовались именно мехматом. Только проследила, чтобы пачки с картами студентов-физиков аккуратно вернулись на свои места. Потом повела их к следующему стеллажу. А Надя, кажется, услышала голос мамы: “Мехматовцы мои такими дохляками были… Изноешь, Надюшка, с каждым годом они все более хилыми становились. Простуды – бесконечные. Мигрени! Представляешь, молодые совсем пацаны – и уже мигрени! Ну а в сессию, конечно, они нам с Евгенией Станиславовной целую эпидемию устраивали…"
И вот наконец родной мамин почерк, такая знакомая завитушка над твердым знаком в слове “объективно”…
Объективно – студент Авдюшкин, пришедший жаловаться на лихорадку и острую боль в горле, имеет температуру нормальную, пульс – шестьдесят, давление – сто двадцать на восемьдесят. Слабая гиперемия небных миндалин. Рекомендован раствор белого стрептоцида (0,8%) – с ума сойти, стрептоцидом уже давно не лечат! – для полоскания и щадящий режим. Бедный, бедный студент Авдюшкин! Явно заявился в поликлинику за освобождением от учебы. Однако справку ему выбить не удалось. “Дурачок ты, разве маму мою вместе с Евгенией Станиславовной обманешь? – фамильярно подумала Надя. – Даже не додумался подмышку перцем натереть – “это они так температуру нагоняли, и знаешь, Надя, иногда мы на эту удочку попадались!"
Внизу – размашистая подпись, сделанная рукой тети Жени Полуяновой. Засвидетельствовала, значит, запись своей медсестры. А вот следующая помета в карте, от одиннадцатого марта семьдесят четвертого года, сделана уже лично Евгенией Станиславовной. Студент Авдюшкин, кажется, подрался: “носовое кровотечение, гематома в области предплечья, ссадина левого коленного сустава. Кровотечение остановлено, наложена повязка – бактерицидный пластырь. Явка через три дня”.
Надя быстро долистала карту. Студент Авдюшкин на третьем курсе переболел-таки настоящей ангиной, на четвертом умудрился подхватить детскую болезнь ветрянку, на пятом заработал перелом локтевого отростка… В семьдесят восьмом году получил диплом, а медицинскую карту, конечно, не забрал.
Надя прикинула: а сколько лет сейчас этому Авдюшкину, незадачливому симулянту? Давно за сорок. Кто он? Программист в крупной фирме? Институтский преподаватель? Бизнесмен? Или пьяница? Как он выглядит? Женат ли? Есть ли у него дети и кто они?
Дима с неудовольствием взглянул в ее мечтательное лицо, буркнул:
– Давай, Надежда, шевелись! Она взглянула на часы: на просмотр одной карты у нее ушло девять минут. А всего карт – две тысячи.
– Может, еще как-то круг поисков сузить? – неуверенно спросила Надя. – Этак мы тут неделю просидим…
– Да хрен его знает – как его еще сужать! Я уже голову сломал, – буркнул Дима. – Не мечтай, лучше давай работай…
На этот раз Надя не обиделась: Дима прав. Она послушно открыла следующую карту. И вскоре увлеклась – не воспоминаниями, а именно работой. Перестала задумываться о судьбах бесконечных Авдюшкиных, Беловых, Воротниковых, Гнездиных. Более не ностальгировала, глядя на мамин такой родной почерк. Она быстро, за минуту, проглядывала карту. Убеждалась, что та содержит стандартный набор болячек. Откладывала. Брала следующую. И еще успевала отвечать на дурацкие Димины вопросы: “А ты знаешь, что такое панариций? Обычный нарыв? Тю-ю, а я думал, что-то серьезное. А крыловидная плева, это что за ночной кошмар?.. Ах, болячка на глазу… Фу, скучища!"
Анастасия Андреевна их не беспокоила, удалилась к своему столу. Шуршала там вдалеке бумажками. Она заставила Диму принести для Надежды стул. Включила все освещение. Но стул оказался жестким, а слабосильные лампы с полумраком не справлялись. У Нади быстро заломило и спину, и глаза. Спасибо хоть, у мамули почерк круглый, не по-медицински разборчивый. Не то что у тети Жени.
Дима тоже про себя, вполголоса, ворчал:
– Ну, мамуль, ты и пишешь… Как курица лапой! Фу, не могу больше!
Он отложил стопку, потянулся за следующей… И тут Надя услышала его возмущенный возглас:
– Что за херь?!
Она повернулась к нему:
– Чего ругаешься?
Дима держал в руках связку бумаг с табличкой:
"Механико-математический факультет, 1984 год”. Такую уже привычную связку.
– Чего ты? – удивленно повторила Надя.
Дима перебирал стопку, не отвечал. Даже в полу мраке Надя углядела, какое растерянное у него лицо. Она встала, подошла, присмотрелась… Ну и ну! Пачка ничем – ни длиной, ни высотой, ни толщиной – не отличалась от прочих. И табличка с годом выпуска такая же, как на других. Но только вместо стопки медицинских карт Дима держал листы абсолютно чистой бумаги.
* * *
Когда они вышли из поликлиники, Дима устроил шоу: подпрыгнул, заорал: “Йи-ех!” – и пару раз ударил кулаком воздух. Как футболист, закативший мяч в ворота. Надя глянула на него как на дурачка-несмышленыша.
– Ты понимаешь, что произошло, Надька? – Он обнял ее за талию, навалился и горячо зашептал на ухо:
– Осознаешь, Надюшка? Мы с тобой угадали! Мы на правильном пути! Действительно – у них в поликлинике что-то было. Что-то нечисто. И мы даже знаем – когда! В какие годы! Ай да мы! Ай да молодцы!..
…Хранительница архива аж побелела, когда увидела стопки резаной бумаги взамен положенных карт. Чуть в обморок не грохнулась. Запричитала, и глаза ее заблестели от слез: “Да что же это… Да что же такое делается!..” Порывалась немедленно бежать к главврачу. Дима придержал ее за локоток и аккуратненько допросил. Иного слова Надя и подобрать не могла, глядя, как он остро выстреливает вопросами: “Когда исчезли настоящие карты?.. Кто из посторонних в последнее время сюда приходил?.. Где находятся ключи от архива?.. Кто к ним имеет доступ? Есть ли запасной ключ?"
Из ответов тетеньки-архивариуса следовало: еще пару недель тому назад – это совершенно точно! – карты преспокойно стояли на полках. Никого посторонних в последнее время в архиве не было. Один ключ от помещения все время находится у нее, хранительницы. Запасной лежит в ящике стола у секретарши главврача.
Оттуда его, похоже, мог вытащить кто угодно: “Секретарша у Степан Степаныча – редкостная, извините, бардачница; как он только ее держит!"
"Могли ключ вытащить – значит, вытащили”, – пробормотал Дима и не стал более удерживать архивную даму, рвущуюся к главврачу – чтобы, значит, доложить о случившемся, и покаяться, и кого-нибудь обвинить…
…Надя с Димой шли по Дворцовому мосту. Ледяной ветер задувал с Балтики, выбивал слезы из глаз. Нева поднялась, плескалась короткими угрожающими волнами. Шпиль Петропаловки был в лесах. На мосту образовалась пробка, машины сигналили – а из пешеходов одни только Надя с Димой находились на всем пространстве моста. И, несмотря на холод и ветер – пронзительный, кинжальный, – у Нади, как всегда на Неве, аж дыхание перехватило от окружавшей ее красоты и простора. И от любви к родному городу, Ленинграду-Петербургу…