– Подожди-подожди, я не успеваю…
– Да не пиши ты все подряд, дурында!.. Записывай конспективно: “вирус” – и все!.. Продолжаю… Сам факт эпидемии в ту тяжкую эпоху борьбы двух социальных систем засекречивают. Именно этим объясняется, что ни слова о ней не говорится в дневниках моей матери – послушного советского человека. Правда, неоднократно мы находим в дневниках глухие упоминания, что у мамы с тетей Раей, мол, “много работы”. И эти упоминания совпадают с теми годами, когда в университете могла свирепствовать эпидемия. Впрочем, ремарка “много работы” может означать что угодно. “Много работы” – постоянная планида участкового врача… К тому же версия с бактериологическим заражением никак не объясняет недавнего, чуть ли не вчерашнего, исчезновения медкарт из архива. И – смертей бывших врачей Полуяновой и Ставинкова, а также медсестры Митрофановой… – Дима глубоко вздохнул и продолжил уже не дурашливым, но человеческим тоном:
– Не могу я, хоть убей, представить себе, что твоя или моя мать продают споры сибирской язвы какому-нибудь арабскому террористу… И пенсионера, бывшего советского врача Аркадия Михайловича, я тоже в этой роли представить не могу.
– А может, – пискнула Надя, – ту эпидемию решили засекретить только сейчас? В связи с международной актуальностью…
– Может быть, все может быть… – задумчиво продолжил Дима. – И данная гипотеза нуждается в проверке. Каковую мы и проведем завтра в Санкт-Петербургском техническом университете…
Надя не спросила, как Дима собирается проверять гипотезу, а он пояснять не стал.
– Версия вторая…
От версии номер один у Нади осталась запись:
"7. Вирус? Бактериологическое оружие? Эпидемия?” Она поспешно нарисовала на листе двойку и обвела ее кружочком.
– ..В дневниках моей мамы, – продолжил Дима, – пока некоторые предавались покупательской лихорадке, я отыскал душераздирающую историю о том, как сбрендил и был доставлен в психушку студент мехмата с инициалами Н.Е. Вот эта история, – Дима помахал тетрадкой, – желающие могут позже ознакомиться с нею… Кстати, оказалось, что карты именно того курса, на котором учился несчастный псих, выкрадены из архива. Выдвигаем версию: студент Н.Е. вырос, стал законченным маньяком и принялся мстить врачам, когда-то поставившим ему диагноз…
– Но разве за тобой, Димочка, охотился маньяк? – возразила Надя. – Ты же рассказывал, что на тебя нападали настоящие бандиты на “девятке”… А маньякам даже прав водительских не дают… И мамулю твою разве маньяк убил? И мою?.. Оба раза так тщательно все спланировали…
– А вдруг этот Н.Е. не простой маньяк, а высокопоставленный? – немедленно заспорил Дима. – Например, какой-нибудь депутат или министр? Или – того выше? Сталин вон параноиком был, а страной почти тридцать лет правил. И всех врачей замочил, которые ему психический диагноз ставили – Бехтерева, например. Тоже ленинградца, кстати.
Надя покачала головой, но послушно записала:
"2. Маньяк-руководитель. Месть врачам”.
– Дальше, – скомандовал Дима. – В записях моей мамы мы находим жуткую историю. О том, как покончила с собой девушка с инициалами “Л.К.”… К сожалению, моя мама слишком тщательно блюла клятву Гиппократа. Поэтому даже в ее личных дневниках мы не находим полных имен и фамилий… Однако у меня имеется план, как мы можем сию тайну разгадать…
– Как?
– Все вопросы – позже, – сделал отстраняющий жест Полуянов. – Вернемся к несчастной самоубийце. Итак, дева сия училась на мехмате, на том самом курсе, карточки которого бесследно исчезли из архива. Выдвигаем версию: мог ли ее отец, или брат, или возлюбленный стать от потрясения маньяком? И начать убивать всех, кто имел отношение к ее смерти?..
– Не слишком ли много у тебя маньяков?
– Ладно, – великодушно согласился Полуянов, – пусть не маньяк. Пусть, предположим, дело о самоубийстве расследовали тогда тяп-ляп. А на самом деле эту Л.К. убили. А теперь убийца стал крупным руководителем… Кстати, ты заметила, что у нас сейчас все крупные руководители именно из Ленинграда?.. И он, этот большой босс, теперь стирает с лица земли все следы того убийства – чрезвычайно, конечно, его компрометирующего… Может такое быть?
Надя хотела возразить: “А не слишком ли много крупных руководителей?” – однако решила не перечить. И без того спать хотелось смертельно. А еще надо перед сном помыть голову. Поэтому она только пробормотала: “Все может быть…” – и записала:
"З. Самоубийство девушки. Ликвидация всех следов”.
– Далее, – продолжил раздухарившийся Дима, – мы имеем историю об избиении студента, зашифрованного в маминой тетради под инициалом Ш. История не стоила бы выеденного яйца – мало ли драк бывает в общагах. Но! В дневниках есть упоминание о двух других студентах, оказавших этому Ш. первую помощь. А именно – неких Ж, и К. В этом тоже нет ничего удивительного: ну, подумаешь, помогли другу… Однако рядом с инициалом К, имеется мамина собственноручная позднейшая помета. Она гласит: “Тот самый?” И вот эта помета заставляет нас рассмотреть данное происшествие четвертьвековой давности подробнее…
– К. – это был Касьянов, Клебанов или Клинтон, – пошутила Надя. Дима хохотнул:
– Молодец, старуха! Не теряешь чувства юмора.
Надя послушно записала:
".4. Избили Ш. Свидетели – некие Ж, и К. Рядом с фамилией К, пометка: “Тот самый?” Что бы это значило ?"
Дима наконец-то протяжно зевнул, глянул на часы, удивленно сказал:
– Ого! Пять минут первого. Пора баиньки… Ну, ладно, запишем последнюю версию… Итак, моя мамочка в дневниках пишет, что у нее на приеме был некий Абу Эль-Хамад – вроде бы палестинец. Кстати, это один из немногих случаев, когда мамуля указывает полностью фамилию больного. Видимо, потому, что тот – не постоянный ее пациент, из технического университета, а человек со стороны… Этого Абу прямо с приема мама отправила в больницу с диагнозом “аппендицит”. Вопрос: может ли этот самый араб Хамад оказаться, допустим, матерым террористом? Типа Хоттаба или Бен Ладена?.. Тогда сам факт его пребывания в Ленинграде компрометирует Россию. И теперь, когда началась мировая война с терроризмом, наши спецслужбы стараются, допустим, его связь с СССР скрыть. И не останавливаются ни перед чем – даже перед убийствами свидетелей? А, Наденька?..
"5. Абу Эль-Хамад – араб-террорист, – записала Надя. – Спецслужбы скрывают факт его пребывания у нас”.
– Ну, вот, кажется, и все, – вздохнул Дима. – Завтра будем эти версии проверять… А сейчас – сдавайте конспекты, – противным голосом проговорил он, подражая, видимо, какому-то преподавателю. Надя протянула ему листок с версиями. Полуянов проглядел, сказал:
– Толково, – сложил лист и сунул его в задний карман джинсов. Потом заявил:
– Ну а теперь – всем спать! Благодарю за службу! – И не успела Надя спросить его, во сколько завтра вставать и что они собираются делать, как он выскользнул из кабинета, оставив после себя крепкий аромат настоящего “Мальборо” и еле уловимый запах одеколона “Кензо”.