Синие глаза внезапно налились гневом:
– Ой, только не надо! Мать пожалела... Да ей абсолютно на меня наплевать, ей только бизнес интересен! Я ей только мешаю. Она, если б ты знала... она...
Таня обратилась в слух. Но Стасик внезапно умолк, и давить на него девушка не стала. Тихо произнесла:
– Я вообще-то давно хотела с тобой познакомиться. Еще тогда, в саду. А ты не стал со мной разговаривать.
– Не хотел. Тогда.
– А что сейчас изменилось?
Парень широко улыбнулся:
– Присмотрелся к тебе. И понял, что ты добрая. И красивая...
– А как ты присматривался? – усмехнулась Татьяна. – Подглядывал?
Он не смутился:
– Мне подглядывать проще. По крайней мере, никто не жалеет.
– А чего тебя жалеть? – улыбнулась девушка. – Молодой, красивый, богатый. Пять языков знаешь. По вечерам гуляешь в прекрасном личном саду... – И резко перевела разговор: – Ты видел, кто в меня стрелял?
– Я видел, откуда стреляли, – вздохнул Стас. – Метров с пятнадцати, из-за тополей. Гильзы нашли, они валялись там же. Но мать сказала, что обязательно охранников еще раз туда пошлет. Чтобы те все как следует осмотрели.
«Ага, – мелькнуло у Тани, – а сообщить в милицию Марине Евгеньевне и в голову не пришло. Ну, да, конечно, за что мне пятьдесят тысяч евро платить, как не за молчание?»
Но Стасик может оказаться кладезем информации. Если, конечно, его не спугнуть...
И Таня осторожно заговорила:
– Слушай, Стас... Бог с ним, с покушением. Все ведь со мной в порядке. Может, действительно, какой-то охотник сумасшедший...
– У нас в горах много дураков бродит, – согласился тот.
«Ага, дурак с гор проник в частный сад. Так я и поверила!» – не согласилась Таня. Но она хотела спросить о другом.
– У вас в доме, говорят, два года назад горничная погибла...
– Да, – не стал запираться парень, – Кирка. Кира Буренко.
Синие глаза смотрят беспечно – будто они о погоде разговаривают. И Таня тоже постаралась выдержать небрежный тон:
– А что с ней случилось?
– Мыла пол. Упала. Ударилась виском о камин, – заученно произнес Стасик.
Крепко же их всех Марина Евгеньевна натаскала!
– А уголовное дело тогда почему завели?
– А что, было уголовное дело? – вскинул свои глазищи инвалид. Совсем по-мальчишески шмыгнул носом и прибавил: – Я даже вообще про это не знал. Маман меня от травмирующих факторов оберегает.
– И еще, говорят, тело горничной было все в синяках, – не сдавалась Таня. – Похоже, девушку кто-то бил. Постоянно.
Она не сводила со Стасика глаз и увидела: в его прежде беспечном лице что-то дернулось. Но вслух он твердо произнес:
– И про это я тоже совсем не знаю...
Посмотрел на нее в упор и с интересом спросил:
– А что, мама собирается про тот случай в своей книге писать?
«Интересные формулировки у богатых: убийство у них называется «случаем»!» – саркастически подумала Таня и саркастически же ответила:
– Нет. О случае она писать не собирается. Я для себя интересуюсь.
– А зачем тебе? Про него уже и не помнит никто!
– Просто жаль девчонку, – вздохнула Татьяна. – Молодая ведь была, всего двадцать четыре года.
– Ну, что поделаешь... – равнодушно произнес Стас.
И синие глаза сразу перестали казаться горными озерами. И объятий его расхотелось. Черствые они, богатеи-то.
А он еще и пошутил вдобавок:
– Может, ты думаешь, в нашем доме ее призрак поселился?
– В призраков я не верю, – покачала головой Татьяна. – Просто мне некомфортно, когда я чего-то не понимаю. Может, поможешь разобраться?
– Ну, могу, конечно, предположить... – задумчиво произнес молодой человек. – Может, Фаина ее била? Она могла, стопроцентно. Жутко невыдержанная. Знаешь, как бесится, если где-то пыль не протерли!
– Ага. И стреляла в меня тоже Фаина, – усмехнулась Татьяна. Похоже, парень над ней просто издевается.
– Нет, стрелять она вряд ли могла, да и от оружейного сейфа ключи только у мамы... – совершенно серьезно откликнулся юноша. И вдруг произнес странное: – Маман сегодня сказала, что ты с этой книгой кому-то дорогу переходишь.
– Я?!
– И еще она сказала, я слово в слово подслушал: «Матвей думает, я про это напишу. Что ж, пусть думает. Больше будет бояться».
– Интересно...
– Только я тебе ничего не говорил! – быстро произнес молодой человек.
И в тот момент в ее комнату вихрем ворвалась Холмогорова. Удивленно взглянула на сына:
– Ой, Стасик! Что ты здесь делаешь?
Впрочем, ответа ждать не стала. Без перехода выпалила:
– Таня! Пошли быстрей! Давай, чтоб через пять минут была в солярии!
– Мама! Мы вообще-то с Таней разговариваем! – с укором воскликнул Стас.
– Меня это не интересует. Татьяна сейчас на работе, – отрезала Марина Евгеньевна. Стремительно выскочила из комнаты. И, уже из коридора, примирительно крикнула: – Я через час уеду – и болтайте тогда, сколько влезет.
– Вот так всегда... – горько произнес Станислав. – Она спешит, у нее – есть час. А другие ее не интересуют. Понадобился – немедленно к ноге, исполнять! Надоел? Пошел вон! – Он взглянул на нее своими огромными глазищами и тоном требовательного ребенка попросил: – Не ходи. Давай еще поговорим.
– Не могу, – виновато вздохнула Таня. – У нас с твоей мамой договор: работаем в любое время, когда она может. – И попросила: – Извини, Стас... Выйди, пожалуйста. Мне одеться надо. Давай действительно потом поболтаем.
Парень послушно развернул свое кресло. Но уже на пороге притормозил и с неожиданной злобой выдохнул:
– Она всегда мне все портит! – И нервно обхватил тонкими пальцами голову.
– Ну ничего же не случилось, Стас! Давай через час в столовой встретимся, – примирительно предложила Таня.
Но он будто не слышал. Распахнул сильным рывком дверь. По коридору зашелестели колеса его инвалидной коляски. И Таня услышала, как любящий сын пробормотал: «Чтоб ты сдохла, гадина!»
Или ей показалось?
Едва Татьяна вошла в солярий, Холмогорова покинула хозяйское кресло и кинулась ей навстречу:
– Проходи, Танечка, садись!
«Медведь в лесу сдох – хозяйка приветствует своего смерда вставанием!» – мелькнуло у Садовниковой.
И правда, что с Мариной Евгеньевной стряслось? Улыбается, да еще и к бару подошла, сама над бутылками колдует...