– Матвей Максимович Алтухов? – уточнил полковник.
– Ну да, он, – кивнул Горемыхин. И продолжил: – Матвейка еще тогда, когда мы оба пацанами были, понимал, кто в нашем тандеме сила, а кто – мозги. По всем вопросам со мной советовался, и все задачки я за него всегда решал. Я с ним общался, хотя и скучно с ним было. Один бабл-гам на уме, фирмовые джинсы да «Жигулевское». Но однажды я с ним поделился: думаю, мол, юнгой на корабль попроситься, только чтоб из дома сбежать, вдруг возьмут... Ну и говорит мне тогда Матвей: хоть и головастый ты, Петюня, а дурак. Какие перспективы у юнги? Максимум – дорасти до капитана, и то для этого институт заканчивать надо. А разве капитаны, даже которые в загранку ходят, хорошо живут? К тому же, говорит, ты не от мира сего, капитаны из таких не получаются. Тут он прав был, конечно... И вместо того, чтоб на корабль, Матвей предложил... сюда, в Глухово, к его тетке поехать. Женщина она одинокая, за помощь по хозяйству с радостью примет. И деревенька никому не нужная – никто меня здесь искать не будет. А я и говорю: «Идея неплохая, только с чего бы тебе, Матвей, мне помогать? И как я с тобой рассчитываться буду?» А он смеется: «Вот умом своим и рассчитаешься!» Что ж, мозгов-то мне не жалко. Уехал я. Перебрался сюда, в Глухово. Освоился. Понравилось. Матвейка про меня, казалось, забыл. Только через пару лет после того, как я в Глухово пожаловал, вдруг заявился. В восемьдесят третьем году. И рассказал: он с приятелями большую фарцу затевает – фирмовые джинсы к нам из Венгрии везти, огромную партию. Но сначала хочет с моей светлой головой посоветоваться: каким маршрутом лучше, чтоб по пути не замели. Послушал я его и сразу сказал: полный, мол, бред. Без налаженных связей, без опыта, да с народом нашим болтливым – однозначно загребут. Матвейка, как услышал, расстроился. Говорит мне: «Просто трус ты, Петюня, а не помощник». А я ему отвечаю: «Сам ты дурак». И предложил альтернативу куда проще: чем везти и рисковать, те же джинсы самому сработать. Всего-то и нужно: пара швейных машинок да пяток нормальных портних. А этикетки с клепками, если заплатить, еще лучше фирмовых нарисуют... Подумал Матвейка, потом говорит: «Ладно, Петь, попробуем. Но исключительно под твою ответственность». Вот и началось: сначала подпольный цех открыли... Когда перестройка пошла, легче стало. Автосервис заделали, компьютеры продавали, потом недвижкой занялись, а лет пятнадцать назад я Матвейке напророчил строительный бум, посоветовал цементные заводы скупать, производством кирпича заняться...
– Получается, вы все эти годы... работали на Алтухова? – уточнил полковник.
– Ну да. И сейчас работаю.
– А в какой, если не секрет, должности?
– Матвейка много раз меня в замы звал, – усмехнулся Горемыхин. – В официальные – чтоб в офисе сидеть и всеми делами ворочать. Но мне оно без надобности. Я не скрываю: к большой жизни я не приспособлен. Чужая она мне. Телевизор не смотрю принципиально, Интернетом не пользуюсь, газет не люблю. Зачем – когда еще столько книг нечитанных? И работать мне лучше тут, дистанционно. Матвейка меня обманывает, конечно. Обещал пятнадцать процентов от прибыли, а сам и пяти не платит, но мне хватает. В конце концов, я ж ничего особенного не делаю. Всего лишь Матвейке мозги вправляю. И слежу, чтоб он, со своим умишком куриным, в очередную историю не влип.
– Вот, значит, как...
– Не хочу хвастаться, но без меня он бы и жалкого миллиона не заработал. Да Матвейка это и сам прекрасно понимает. Поэтому перед каждой сделкой ко мне бежит.
Хозяин презрительно улыбнулся. Помолчал многозначительно. И Ходасевич не нарушал нависшую тишину.
– Впрочем, – задумчиво заговорил вновь Горемыхин, – у него тоже есть свои положительные качества. Прет, как танк. Любую бетонную стену пробьет. Не боится ни бога, ни черта. И действовать, когда надо, умеет быстро. И людей чувствует. Вон, сразу понял, чего я хочу от жизни, что мне и в Глухове хорошо. Тетка умерла, я на месте ее хибары этот дом построил. Езжу, как и хотел, на хорошей машине. И путешествую, как мечтал. Почти весь мир объехал. Пришлось даже из мертвых воскреснуть – чтоб заграничный паспорт выдали...
– А Марина? – осторожно спросил полковник. – Вы ведь, кажется, ее любили?
– Да что Марина... – вздохнул Горемыхин. – На рожу мою посмотрите и скажите: нужен я Марине? Тем более, Матвейка говорит, она теперь тоже крутая. Миллионерша. Замужем. Сын. Поклонники...
«Он, похоже, не знает, что Холмогорова умерла», – понял Валерий Петрович.
А Горемыхин продолжил:
– Была у меня мысль к ней на Кипр съездить... хотя бы одним глазком взглянуть... да Матвейка отговорил. Он хоть и дуб дубом, а в житейских вопросах дока. Зачем, сказал, душу травить? Нет хуже: смотреть на женщину и понимать, что она не про тебя. Пусть лучше считает безвременно и трагически погибшим.
– А Марина... разве она на Кипре? – осторожно спросил Ходасевич.
– Что-то я не понимаю, – насторожился собеседник. – Вы сказали, что ваша дочка ее биографию пишет, а где Мариночка живет, не знаете?
– Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос, – повысил голос Ходасевич.
– Я же сказал: на Кипре! Пару лет назад уехала. Навсегда. Заработала денег и отошла от дел.
– Вы уверены, что говорите про Марину Евгеньевну Холмогорову? – еще раз уточнил полковник.
Горемыхин наконец понял. Начал бледнеть. Выдохнул:
– А что... разве неправда?
– По моим сведениям, Марина Евгеньевна здесь, в России, – пожал плечами Ходасевич. – Живет в районе Сочи. Вовсю работает. У нее свои санатории, рестораны... И дочка моя в Сочи. Точнее, в Красной Долине. Где у Холмогоровой особняк.
Петра Петровича бросило в краску.
– Что? Что вы сказали? Где она живет?!
– У нее особняк в районе Красной Долины.
Валерий Петрович встретил растерянный взгляд Горемыхина и пояснил:
– Вы, наверное, не знаете. Это горнолыжный курорт. Там еще зимняя Олимпиада будет.
И в изумлении увидел, как Горемыхин схватился за голову и простонал:
– О, великий боже! Какой же я идиот...
Марина Холмогорова ушла в последний путь красиво. Изящная полировка гроба, белоснежный шелк покрывала, вместо мрачных кладбищенских музыкантов с трубами и литаврами лучший в Сочи оркестр. И провожающие не подкачали, смотрелись один эффектней другого. Не зря «Прада», «Гуччи» и «Хьюго Босс» славятся одеждой именно черного цвета. А если еще выходишь одетая в маленькое черное платье из шикарного угольно-лакового «Бентли»... Единственное отличие от свадьбы или приема в мэрии: на дамах несколько меньше, чем обычно, бриллиантов. И макияж более сдержанный. А у мужчин – костюмы и галстуки несколько темнее, чем носят летом.
Хотя некоторые даже на минимальные ограничения не пошли – артист Пыльцов, например, явился весь в светлом: кремовые льняные брюки, ослепительная рубашка... Не вполне к месту, но смотрелось эффектно. Особенно в сочетании с бледным лицом, серебряной проседью в волосах и мягким, сдержанным баритоном. Ходил меж гостями, царственно улыбался дамам, всем, кто просил, писал автографы.