Таня залезла в ванну и когда – с редким наслаждением! – подставила наконец свою голову и плечи под ласковый ток воды, то вдруг отчетливо поняла – словно бы ей кто-то прошептал, подсказал, вложил в уши: «Это приключение будет твоим последним».
– Почему? Потому что меня убьют? – спросила она чуть не вслух, все еще под впечатлением от предутреннего кошмара.
Но бог, или судьба, или интуиция теперь безмолвствовали. И тут Татьяна, стоя под ласковым душем – неизвестно где она находится, даже на каком континенте! – сказала себе… Дала что-то вроде обета… Ситуация действительно благоприятствовала тому, чтобы давать обеты. Особенно в свете того, что ее вновь похитили и перенесли незнамо куда и опять украли часть ее личного времени и пространства… Плюс к тому подействовал предвещавший трагедию сон… Так вот, сказала она себе, если она выживет и вернется в Москву живой и невредимой, все – хватит. Баста. Она больше не выискивает приключений на собственную голову. Она не занимается розыском сокровищ – даже если ей дадут наивернейшую карту с координатами их захоронения. И не затевает никаких самочинных расследований. И не помогает вызволить из беды ближнего своего – или тем паче дальнего. И, уж конечно, никак не откликается на послания преступников и террористов – каковым, безусловно, являлся Ансар.
Все! С нее довольно! Пора вести тихую буржуазную жизнь. Спокойно работать в своем рекламном агентстве (если ее, конечно, еще не выгнали за нынешнюю длительнейшую отлучку). Ну а если вдруг выгнали – она найдет другое место службы.
И выйдет в конце концов замуж. За тихого и даже скучного парня – чтобы он, порой насильно, сдерживал ее безумные порывы. И еще – пора забеременеть. И уйти в декрет. И родить ребеночка. А потом еще одного. А еще лучше двоих разом, близнецов, чтобы одним махом отмучиться с пеленками, коликами и ночными воплями.
«Ишь ты! – пресекла Татьяна собственные мечтания (она все стояла под душем и наслаждалась водой и ароматным шампунем). – Как говорит мама, хотя бы одного смоги родить!.. Или даже не так: сперва из этой переделки выберись, а уж потом о муже с детьми думай… Но как бы то ни было (бесповоротно решила она), моим похождениям – конец. Если убьют – они закончатся по вполне понятной причине. А коли останусь жива – закончатся потому, что я выхожу в отставку. Вы слышите, все?! – даже прокричала она вслух, перекрывая шум воды. – ПРИКЛЮЧЕНИЯМ – КОНЕЦ!»
Странно, вроде совсем не о том ей следовало размышлять и рассуждать сейчас. Надо ломать голову, где и почему она очутилась и каким образом отсюда выбираться, но… Почему-то принятое ею решение неожиданно успокоило Татьяну и добавило ей душевных сил. А контрастный душ явно прибавил сил физических.
И после того, как Таня привела себя в порядок и уложила волосы феном (тоже нашедшимся в ванной), и полюбовалась – да, несмотря ни на что, полюбовалась! – собой в зеркале, она вдруг ощутила дикий, неправдоподобный аппетит. «Если они меня сейчас не покормят, – залихватски подумала она, – кем бы эти самые они ни были, разобью, к чертовой бабушке, окно и убегу в джунгли: бананы и финики собирать!»
Однако когда она в халате вернулась в свою комнату – постель ее оказалась уже застелена, а на покрывале лежала записка, написанная по-английски (и оттого звучавшая изысканно вежливо):
«ТАНЯ, ЖДЕМ ВАС К ОБЕДУ. НАПРОТИВ ВАШЕЙ КОМНАТЫ ЧЕРЕЗ КОРИДОР – СТОЛОВАЯ. ОДЕТЬСЯ МОЖНО ПОВСЕДНЕВНО. ВАША НОВАЯ ОДЕЖДА – В ШКАФУ».
Как неведомые они узнали, что она проснулась и пошла в душ? Наверняка комната скрытыми видеокамерами нашпигована! Никакой частной жизни: вошли, потихонечку застлали кровать и оставили записку… Что ж, будем надеяться, что в ванной за ней не наблюдали…
Татьяна подошла к платяному шкафу. «Ну, если эти гады опять китайскую дешевку, в стиле Зета, мне подсунут!..» Однако в шифоньере висела нормальная одежда – не дизайнерская, конечно, но уровня «Маркса и Спенсера»: качественно и среднедобротно. Фирменную марку Тане, однако, определить не удалось, потому что все ярлыки с блузок, брюк и шортов были спороты. (Где-то она уже видела подобное, вот только никак не могла припомнить где – голова еще соображала плоховато, как после лихой студенческой вечеринки, когда мешаются водка и пиво, мартини и коньяк.)
Таня выбрала из шкафа несколько вещичек и примерила их в ванной. Все размеры оказались в точности ее. Наряды сели идеально. Девушка предпочла полотняные брюки и открытый топик – за время странствий с французами ее плечи и руки прекрасно загорели (чего не скажешь о ногах). А мокасины Татьяна надела свои – они стояли, тщательно кем-то вычищенные, у кровати.
Стараясь не задумываться, в чьих на сей раз она находится руках, Садовникова вышла из комнаты (та оказалась незапертой), пересекла коридор (он уходил вдаль метров на двадцать, словно гостиничный, и в нем было пусто, лишь по обе стороны – несколько затворенных дверей) и толкнула дверь в столовую.
Огромная комната блистала скромным великолепием. Бамбуковые жалюзи на французских окнах – до пола – были опущены и не мешали воспринимать интерьер. Овальный стол – накрыт на две персоны. (Опять – на две!)
Посверкивали серебряные приборы. В бокалах отражалась вычурная люстра горного хрусталя. Два кожаных кресла, поставленные напротив друг друга подле стола, прямо-таки манили к себе обещанием блаженного комфорта. А на стене висела картина – всего одна, небольшая. Таня подошла поближе, вгляделась. Однако! Она узнала полотно. То была одна из многочисленных «Кувшинок» Клода Моне. Садовникова ни на секунду не усомнилась в том, что холст – подлинник, и она явно его видела раньше и задалась вопросом – когда: нет, не в Пушкинском музее, не в д’Орсэ и не в Эрмитаже, а…
Удивительная догадка стала помаленьку оформляться в ее голове – и в ту же самую секунду в дверь вошел чернявый быстрый красавец. Он пересек гостиную, вплотную подошел к изумленной, шокированной Тане и взял обе ее кисти, мгновенно похолодевшие, в свои нежные теплые руки.
– Наконец-то я тебя нашел, Таня… – промолвил он и склонил перед нею голову.
– Ансар… – прошептала она. – Ты не погиб…
– Я тебя так долго искал, – повторил араб.
Это и в самом деле был он, Ансар, уже похороненный всеми и теперь чудесным образом воскресший!
– Что происходит? – прошептала потрясенная Таня.
– Наконец-то ты дома.
– Я? Дома? – удивилась она.
– Вот именно. Теперь все это принадлежит тебе.
Араб обвел широким жестом столовую, а затем подошел к жалюзи и поднял их. В окно снова ударил блеск ослепительного дня: пальмы, песок и где-то вдалеке, в прогалах деревьев, – очень синее море.
– Да, оно твое, Таня… – повторил шейх. – И этот дом, и этот остров…
– Приятно, конечно, – светски улыбнулась она. – Но можно поподробнее?
Сохранять хладнокровие стоило ей немалых усилий: слишком уж потрясло ее явление воскресшего Ансара.
Шейх быстро молвил: