– Да что с тобой, милая?
– Послушай, Дима...
Девушка стояла у окна, и Полуянов видел только ее силуэт. Выражение лица не разглядеть, но голос Нади чуть дрогнул.
– Послушай... – повторила она, – может, нам разъехаться?
– С какой стати?! – нахмурился репортер. Он был ошеломлен.
– С такой, что ты меня больше не любишь.
– С чего ты взяла?
– Но и это не главное...
– А что?
– Что я... мне кажется... больше не люблю тебя.
Дима всегда считал, что скорее услышит трубный глас с неба, чем подобные слова – из уст Надюшки. Ее он привычно считал своей – навсегда.
– Да ты с ума сошла! – воскликнул Полуянов.
– Если б действительно сошла, было б легче, – грустно и загадочно молвила подруга.
– У тебя что, кто-то появился? – еще больше нахмурился Дима.
– Пока нет, – ответила она.
Но улыбнулась – загадочно. И, черт возьми, девушка не играла!
Полуянов стал волноваться. Вот так номер! Тихая библиотекарша Надюша, кажется, наставила рога – ему. И это Диме не понравилось. Очень не понравилось. Глухая ревность затопила его.
– Значит, не скучала... – пробормотал он. И понимал, что своими репликами только теряет лицо, но остановиться не мог. – Вот откуда наезд, что эсэмэсок ей мало. Рыльце-то в пушку! Ну и как он в постели?
– Ах, Дима, что ты все на секс переводишь? – досадливо вскрикнула Надежда. – Не спала я ни с кем!
Голос подруги звучал искренне, и у Полуянова чуть отлегло.
– А о чем тогда речь? – успокоенно и даже самодовольно проговорил он. – Флиртовала с кем-то? Целовалась на День независимости на черной лестнице? У тебя в зале новый красавчик-доцент появился?
Никак Дима не мог избавиться от снисходительности по отношению к Надюхе, младшей своей подружке с детских лет, всю жизнь смотревшей на него чуть не как на бога.
– Ох, Дима... – вздохнула девушка: будто устала от непонимания, будто говорила с дефективным.
– Слушай, Надька, а давай лучше для начала поедим, а? – сменил тему Полуянов. – Хоть что-нибудь у тебя похрустеть-то имеется? А то у меня организм уже третий день на одном кофе работает.
Раньше, на заре их жизни, Надя при таком его заявлении немедленно спохватилась бы, засуетилась, стала извиняющимся голосом сетовать, что пирожки плохо поднялись. Но сейчас лишь сухо согласилась:
– Ладно. Давай перекусим.
А когда они уселись за стол – никаких разносолов, лишь куриный супчик да салат из фасоли, – Дима потребовал:
– Давай, рассказывай.
– По-моему, это тебе надо рассказывать. – Надя строго, с прищуром посмотрела ему прямо в глаза.
– И я расскажу тоже. Ох, у меня целая детективная история была...
– Я уже знаю.
– Откуда?
– Вся Москва знает. Все твои «Молвести» прочитали.
– Расскажу, расскажу.
«Может, и о Марьяне поведаю тоже – смотря по тому, насколько Надька далеко зашла в своем желании со мной расстаться».
– Только ты, – продолжил Полуянов, – будешь рассказывать первая.
– Почему это?
– Потому что я первый спросил.
– Ну ладно. У меня ведь тоже, знаешь ли, прямо настоящий детективный роман был.
– Детективный? А я думал – любовный.
– А какой же детектив нынче без любви? – с вызовом глянула на друга Надежда, и ее слова опять болезненно проскребли по душе Полуянова, снова всколыхнули его ревность.
– Давай, колись, Надюха. И рассказывай – все. Как на исповеди.
– Буду я еще перед тобой исповедоваться! – фыркнула Митрофанова.
– Ладно, не исповедывайся. Только не ври.
– А я никогда не вру. – Девушка не удержалась и добавила: – В отличие от некоторых.
– Не буду спорить, кто из нас честнее. А то мы до мамонтовых костей не кончим. Ты меня заинтриговала. Мне уже даже интересно: что у тебя там случилось? В библиотеке похитили очередные раритеты?
– Нет, не раритеты. И не в библиотеке. Там совсем другое. Не знаю, с чего начать...
– С начала, – самоуверенно подсказал Дмитрий.
– Ну ладно, – проговорила Надя. – Начало было странным. Я и думать не могла, что та случайная встреча потянет за собой такую цепь событий...
Прошел год.
Проводница Наташа встретила, наконец, настоящую любовь всей своей жизни. Произошло это не в вагоне, как мечталось ей в юности, а довольно тривиально: у подружки на дачке под Белоостровом.
Вячеслав (старше ее на двенадцать лет) сразу поразил Наташино воображение – своей уверенностью, спокойствием, тихим голосом и удивительными рассказами из собственной жизни. Рано овдовевший, он, бывший радист, моряк и полярник – три зимовки в Арктике, пять в Антарктиде! – теперь работал шофером. Да не простым бомбилой – благодаря совершенному знанию английского, развозил на лимузине по Питеру богатых иностранцев. Денег хватало.
Жить вместе они начали словно молодые: спустя две недели после знакомства, а через месяц Наташа уже переехала к нему. Еще спустя полгода сыграли свадьбу.
Наташа чувствовала, что любит, как никогда не любила в молодости, и счастлива, как никогда в жизни.
Однако другая ее мечта – завести ребенка – осталась пока не осуществленной. Из-за возраста рожать железнодорожнице было заказано. Усыновление паре запрещали – опять-таки не из-за юных лет обоих супругов и профессии Наташи. Но пара, кажется, нашла выход – они стали брать из детдома семилетнюю Любашу. Пока только на выходные. Девочка сперва дичилась, но теперь в них души не чает. Наталья со Славой собираются оформить над ней опекунство – тогда Любаша сможет жить с ними постоянно.
Для Елисея Ковтуна поездка в Питер стала последним его приключением и последним залетом. Спустя две недели после возвращения в столицу он скончался от передозировки.
Эльмира Мироновна Царева, вернувшись со съемок, всю свою энергию и талант посвятила больной дочери. Не дожидаясь решения вопроса о наследстве, она бросилась к знакомым артистам и режиссерам: Чулпан Хаматовой, Галине Волчек, Марку Захарову... Даже до Никиты Михалкова добралась. В итоге – о радость! – для того, чтобы профинансировать операцию ее дочери, все-таки нашелся спонсор.
Они отправились в Германию вдвоем. Старая актриса неотлучно проводила время с дочкой, сама порой удивляясь себе и своим невостребованным до сих пор запасам жертвенности и любви.
Операция прошла успешно (впрочем, врачи предпочитают осторожно говорить о «временной ремиссии»), и на днях Царева вместе с Ириной возвращаются в Москву.