– Понима-а-аю, что этот процесс может неконтролируемо затяну-у-уться, а потому все-таки помните, Аленушка, что мы все вас очень-очень ждем!
Когда Алена положила трубку, из ванной в одних плавках вышел розовый и уже совершенно довольный жизнью Любимов. Его правую щеку перечеркивала аппетитная царапина, что, похоже, ему здорово нравилось.
– Вот гляди, что этот паразит сделал с моим лицом! – Стасик похвастался царапиной, будто орденом.
– У тебя перекись есть? – спросила Алена.
– Правильно мыслишь! – поднял он вверх палец. – Этот псих вполне может оказаться заразен!
Алена, скривившись, не посчитала нужным ему отвечать. Она еще раз спросила:
– Где перекись?
– Никакой перекиси у меня нет, зато есть туалетная вода. Французская! Для дезинфекции годится – и запах хороший! Вон в том ящичке вата... Ты уж поухаживай за мной, ладно... – И Стасик развалился в кресле, вытянув вперед ноги, будто усталый ратник, только что вернувшийся с войны.
Алена вытащила из ящичка мебельной «стенки» вату, напрыскала на ее клочок французской туалетной воды и принялась обрабатывать «рану» Любимова. Он по-поросячьи взвизгивал, но утверждал, что век бы так сидел подле нее.
– Ну, кажется, все... – сказала Алена, придирчиво оглядывая дело рук Астахова.
Любимов вдруг сграбастал ее обеими руками, усадил себе на колени, интимно шепнул в ухо:
– А давай чуть задержимся... Все равно уж опоздали... А мне и раздеваться недолго... – И тут же полез к ней под блузон нового брючного костюма.
Алена на минуту засомневалась. Она вспомнила одну свою ночь с Любимовым. Им ведь тогда было неплохо вдвоем. Может быть, сдаться прямо сейчас? Вовсе уж не так сильно хочется ей гульнуть на всю катушку у Посконкиной. Если честно, то и вообще не хочется. Вот они сейчас останутся у Любимова и... Нет! Она теперь не может! Тогда она была свободна, а теперь любит другого! Конечно, Астахов не слишком красиво поступил сегодня со Стасиком, но она все равно его любит. Любит! И ничего с этим поделать нельзя!
– Отстань, Стасик, – прошипела Алена и попыталась вырваться, но не тут-то было. Одна его рука держала ее железной хваткой, а другая уже пыталась расстегнуть «молнию» на брюках. – Любимов, ты что, собрался меня насиловать?! – выкрикнула Алена и изо всех сил уперлась обеими руками ему в грудь.
– Ну почему насиловать... – хрипло проговорил Стасик, стараясь дотянуться губами до ее шеи. – Любить...
– Но я-то тебя не люблю! Неужели ты еще не понял этого?!! Никогда не любила и не полюблю никогда! Никогда!!!
Рука Любимова ослабила хватку, и Алена соскочила с его коленей. Стасик отвернулся к окну. Под его челюстями яростно двигались желваки.
– Значит, не выйдешь за меня замуж? – глухо спросил он, продолжая глядеть в окно.
– Не выйду, – тихо ответила она и добавила: – Прости, Стасик... Я и к Посконкиной, пожалуй, не пойду...
– И что же я ей скажу? Куда ж ты делась?
– Что хочешь, то и скажи... Я наплела ей про зверское нападение пьяного урода. Можешь сказать, что их было человек десять и со мной случился несколько запоздавший пост-травматический шок, то есть, проще говоря, ноги не держат...
Алена взяла со стола свою сумочку. Любимов повернул к ней побледневшее лицо и спросил:
– Идешь к нему?
– Нет, – помотала она головой. – Я иду домой. Тем более что он, по твоим словам, с женой сходится...
– Если ты встрянешь, то, возможно, и не сойдется...
– Я не буду встревать.
– Но будешь ждать, когда он сам придет?
– Не буду. Он не придет.
– Зачем же он тогда дал мне в челюсть?
Алена сначала пожала плечами, а потом ответила:
– А у вас манера такая, у мужчин, классическая: «Не доставайся же ты никому!»
– Но он же не на тебя с кулаками или там с пистолетом!
– Особой разницы нет. Все равно – «не доставайся же ты никому!».
– По-моему, правильнее – ни себе, ни людям.
– А-а... – Алена махнула зажатой в руках миниатюрной сумочкой, с которой ходила только в театр или в гости, и пошла к выходу.
Алене казалось, что она действительно больше не станет ждать Астахова. Все! Он перешел черту, которую переходить было нельзя. Рубеж... Он должен был поговорить с ней, а не набрасываться на бедного Стасика в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал. А уж если решил сойтись с женой, то Любимов тут и вовсе ни при чем. Как-то все происшедшее некрасиво, нескладно, гадко... Одно хорошо: все само собой разрешилось с Любимовым. Она не выйдет за него замуж. Потому что не любит. Возможно, что она не выйдет замуж никогда. Что ж... Видно, такова судьба. Конечно, не очень радостно именоваться старой девой, тем более что она не такая уж дева... Захочет, так приведет к себе мужчину, который понравится. Имеет право! У нее отдельная квартира, в которой она может делать все, что ей придет в голову, и ни у кого при этом не спрашивать ни разрешения, ни одобрения.
Алена специально пошла домой пешком. Июнь плавно перетекал в июль. Погода стояла прекрасная: теплая, но не жаркая. Волосы со лба Алены ласково сдувал ветерок и доносил с Невы свежий речной запах. Как хорошо, что она не в гостях у Посконкиной. Сидела бы сейчас в душной комнате за столом, трескала бы салаты, запивала бы вином, а потом, спьяну и с отчаяния, возможно, опять отдалась бы Любимову и согласилась бы выйти за него замуж. Она умудрилась остаться свободной и, кажется, даже отделаться от навязчивых мыслей об Астахове!
Возле Алениного дома, у магазина, развернули уличную торговлю бабульки с цветами. Одна старушка в тинейджерской футболке с надписью: «I love you» продавала мальвы – удивительные малиновые граммофончики на длинных, стройных стеблях.
– Почем ваши мальвы? – спросила Алена.
– Так отдам, доченька, – ответила старушка. – Устала стоять... жарко... никто не берет... Ты уж возьми все! Гляди, какие радостные цветы!
– Возьму.
Старушка вытащила из ведра пук длинных стеблей, сплошняком усаженных яркими цветами, отерла их концы полосатым полотенцем и уложила на руки Алене, будто спеленатого ребенка. Алена все-таки сунула в руки старушке несколько мятых десяток. Та довольно кивнула, а Алена понесла свою добычу домой.
Дома она поставила мальвы в вазу, вазу – на журнальный столик. И уверила себя в том, что с сегодняшнего дня начнет жить по-новому, так же гордо неся голову на плечах, как гордо красуются на стройных стеблях ярко-малиновые цветы.
На следующее утро мальвы так и продолжали гордо и независимо стоять в вазе. Алена, так же гордо неся голову, прошла в ванную, посмотрела на себя в зеркало и разрыдалась. Она не бездушный цветок. Она живой человек. Она любит Астахова, а он собрался вернуться к жене. Как ей жить с этим, она не знала.