– Как это?
– Ну... вдруг он возьмет, да и подменит твои серьги на какие-нибудь фальшивые!
– Да ты что? – Настя испугалась, что чуть было своими руками не отдала золото на растерзание низменному ювелиру, и протянула дрожащие руки к красному футляру.
– Убери сейчас же! – распорядился Коля. – Код не забыла?
– Ты что! Как я могу забыть свою фамилию? – Настя пошла к сейфу, но, будто споткнувшись, остановилась, обернулась к Брыкуну и спросила: – А как же «Вираж»?
– «Вираж»-то? – призадумался на минуту Колька, а потом весело заявил: – В порядке «Вираж»! В одну из суббот обязательно сходим! Верняк!
Настя просияла. Коля усмехнулся, легонечко поцеловал девочку в пухленькие хорошенькие губки и вполне довольный собой вышел за дверь шикарной квартиры «графьев» Шереметьевых. Ну, держись, Витька-граф! В дело вступает Николай Брыкун! Мало тебе не покажется! Не видать тебе Янки как своих ушей!
Когда от Витькиного винтового перелома осталась одна лишь легкая хромота, Яна опять задумалась о Князеве. С Шереметьевым время, конечно, проводить неплохо, но он всего лишь друг, а Яне хотелось любви. Ей хотелось умирать от восторга. Ей хотелось постоянно находиться в том трепетном состоянии, в которое она приходила, когда общалась с Юрой.
Она завидовала Самохиной самой черной завистью и считала, что Князев для Таньки – тот самый «корм», который, согласно пословице, «не в коня». Разве глуповатая Танька может в полной мере оценить то счастье, которое нежданно-негаданно свалилось на ее голову? Да у нее и органов чувств таких нет!
Значит, Яне надо срочно что-то предпринять. Дело явно пущено на самотек.
Приближалось очередное Восьмое марта. Яна, прочитав один переводной французский роман про любовь, решила устроить у себя дома так называемое суар е – небольшую вечеринку на четверых, аналогичную описанной в книжке. Когда принципиальное согласие всех званных ею в гости было получено, она принялась за подготовительную работу. Первым делом спросила Самохину:
– Тань! Как у тебя дела с Князевым?
Танины щеки моментально окрасились нежно-розовым, и она проникновенно, но односложно ответила:
– Хорошо.
– А поподробнее можно? Мы все-таки подруги! – Яна с самым ангельским выражением лица заглянула в глаза Самохиной. – Я же за тебя переживаю...
– Не надо переживать, – улыбнулась Таня. – У нас действительно все хорошо. Я тебе знаешь, как благодарна! Если бы ты не настояла тогда, я бы его не пригласила, и ничего, наверно, не было бы...
– Вот это-то меня и беспокоит, – осторожно заметила ей Яна.
– Беспокоит? – недоуменно приподняла бровки Таня. – Почему?
– Понимаешь... ты его пригласила на танец – и он сразу твой... А если бы его пригласила какая-нибудь другая девочка, то что? Он и с ней согласился бы крутить роман?
Танино лицо из умиротворенного стало испуганным. Такие вещи ей, разумеется, в голову не приходили, а Яна, между тем, продолжала развивать свою мысль дальше:
– Поэтому я предлагаю его проверить!
– Кого?
– Князева, конечно! Кого же еще!
– Зачем?
– Как это зачем? – пришла в возмущение от Танькиной бестолковости Яна. – Ты же не хочешь, чтобы на следующей дискотеке его перехватила и увела за собой какая-нибудь другая красавица?
– А ты думаешь, что такое может быть?
– А почему бы нет, если он такой податливый... Вдруг та, которая пригласит его танцевать, будет красивее тебя? Ты такой вариант не рассматривала?
– Не рассматривала...
– А надо бы!
Таня в ужасе от перспективы, которую ей легкими мазками обрисовала Яна, выглядела уже не просто испуганной, а совершенно больной.
– И что ты предлагаешь? – прошептала она.
– Я предлагаю... так сказать... протестировать его на нашем суаре...
– Как?
– А очень просто! Ты сделаешь вид, что заинтересовалась Шереметьевым. Пригласи его на танец, пощебечи с ним. А я тем временем займусь Князевым.
– Что значит – займешься? – Танино лицо от страха за свою любовь теперь стало синевато-белым.
– Я попробую его самым грубым образом завлечь. Если поддастся, значит, он – пошлый предатель и не стоит твоего мизинца!
– Может быть... не надо его специально провоцировать? – высказала вполне здравую мысль Таня, что Яне очень не понравилось. «Ох, не так проста Танька, как прикидывается...» – подумала она, а вслух сказала:
– Надо, Татьяна! Те самые посторонние красавицы с дискотек будут его еще покруче провоцировать. И надо, чтобы у него против них выработался стойкий иммунитет.
– А как же Витя? Ему же не понравится, что ты с Юрой... – Таня даже зажмурилась, представив Яну с Князевым.
– С Витькой я сама разберусь. Ты за меня не волнуйся.
– Яна, а как же... что же... если Юра, как ты это называешь, поддастся... то ты станешь с ним встречаться? – Голос Самохиной вдруг зазвенел так, что стало ясно – она сейчас разрыдается.
– Ну... Я думаю, до этого не дойдет, – успокоила ее Яна, а сама подумала: «Еще как буду! Мало тебе, „подружка“, не покажется!»
* * *
Суаре Яна продумала до мелочей. Несмотря на то, что праздник не являлся Новым годом, она накупила и расставила по всей комнате множество свечей, клятвенно заверив родителей, что неустанно будет за ними следить и пожара не наделает. По маминой книге рецептов безалкогольных напитков наготовила всевозможных флипов, коблеров и физов. Соседа, одиннадцатиклассника Дениса, на один вечер упросила установить у нее в комнате его светомузыку. Раздобрившись после выпитого стакана Яниного флипа «Восторг» с апельсином, шоколадом и мороженым, он кинул ей с барского плеча еще и парочку самых новых музыкальных дисков.
Но главным в деле подготовки к суаре были, конечно, не свечи со светомузыкой. Главным был собственный Янин облик. Гостей она встречала в двух, надетых одна на другую коротеньких блузочках из полупрозрачного разноцветного шифона и в бежевых брюках с цепью на бедрах вместо ремня. Свои пышные волосы она завернула в узел на затылке с несколько нарочитой небрежностью. Из-под заколки в художественном беспорядке выбивались тонкие прозрачные пряди, которые окутывали ее голову золотистой дымкой. Макияж был легким, ненавязчивым, но тоже тщательно продуманным: на веках бежевые тени, на скулах – перламутрово-сиреневатые румяна в тон одной из блузочек, на губах – нежно-розовый блеск для губ – в тон второй блузке, в пестроте которой главным цветом был розовый.
Яна еле подавила торжествующую улыбку, когда увидела Самохину в обыкновенных черных джинсиках и неопределенного цвета джемперочке с убогими бусками из какого-то блестящего пластика на шее. Яна перевела взгляд на Князева. Тот приветливо улыбнулся ей, но... без того восхищения во взоре, на который она рассчитывала. Обескураженная, она повернулась к Шереметьеву и наткнулась на такой все понимающий взгляд, что ей стало жутко. И Яна даже на миг пожалела о том, что затеяла.