Впереди вспыхнул экран мобильного – зеленый маячок в непроглядной тьме.
– Может, ты еще и своим посветишь? – посоветовал Родион.
Какая же она все-таки тупица! Почему бы самой не догадаться?!
Она зажгла мобильник, посветила – и вовремя. На пути громоздился стол, рядом затаился очередной коварный стул. С облегчением переведя дух, она остановилась, дав себе слово не приближаться больше к маячку ни на сантиметр.
– А знаешь что! Я все-таки пойду, – твердо сказала она.
– А сказка? – раздался невинный голосок с дивана.
– Какая еще сказка? – опешила Варя.
– Ну, которые рассказывают больным деткам добрые мамы.
– Да я не знаю, – растерялась Варя.
– Тогда расскажи про попрошайку из Юрова, – как ни в чем не бывало попросил голос с дивана.
Блин!!! Так он все слышал!
Варя приготовилась к очередному спурту, но голос Родиона остановил:
– Нет-нет, только не убегай, я умру, если не услышу эту историю… – жалобно запричитал он, и Варя сдалась.
– Ладно, так и быть. Но только чур не смеяться и не издеваться!
– Торжественно обещаю! – гаркнули с дивана, и Варя приступила:
– Короче, все началось со Степки. Это мой брат. Или, вернее, нет, все началось раньше, с Тургенева… Или с музыкального конкурса? В общем, дело было так…
Слова полились неожиданно легко, как будто она не говорила, а писала. Может, этому способствовала темнота?! Рассказ лился то неторопливо, спокойно, то вдруг становился живее и громче в кульминационные моменты. Вот бы на уроке так!
И еще она дивилась своей неожиданной откровенности. Даже с Дашей она была не до конца искренна, а сейчас вдруг честно, без утайки выложила все, как было.
– Я сама не знаю, как это вышло, в переходе, – подвела она итог. – Просто само собой получилось. Как будто не со мной. Наверное, я уже тогда заболевала.
– Круто, – сказал Родион после паузы. В его голосе больше не было ни насмешки, ни скуки, наоборот, звучало неожиданное уважение. – Жжешь. Остаться одной, без денег… И так лихо выкрутиться… Я один еще ни разу в Юров не ездил. Хотя скоро придется.
– Из-за паспорта?
– Ну да. Когда четырнадцать стукнет. Предки хотят сопровождать, но теперь-то я уж точно их не допущу. А докторша – это та самая тетка?
– Угу. Представляешь, что я почувствовала, когда увидела ее! Чуть снова не заболела.
– Жесть. А малиновые колготки – это которые на почте?
– Ага. – Ой, как же хорошо, что в темноте не видно пунцовых щек!
– А зачем они тебе ваще понадобились?
– Но это же как у Вагановой! У Палитры, модель такая есть… Она у меня на аве!
– А! А зачем она тебе? Кукла раскрашенная.
Варя задохнулась от возмущения. Но следующая фраза Родиона заставила ее затрепетать:
– Ты в сто раз лучше.
Оба замолчали. Снова стал слышен серебристый шорох снежинок. Два мобильника лежали рядом и светились, как светлячки. Варя подумала, что Родион уснул, но он прервал молчание:
– Ты – первая девчонка, которая добавилась мне в друзья.
– Правда? А как же Рябова?
– Я сам к ней добавлялся.
– И что? – Варя почувствовала укол ревности.
– Отказала.
Странно!
– Когда это было?
– Год назад.
– А! Тогда понятно.
Последовавшую паузу снова прервал Родион:
– А песня? Ты сочинила?
– Ну да!
– А на конкурс отправила?
– Нет.
– Почему?
– Не успела. Не знала, как мелодию перегнать в комп. Пока разбиралась, там все закончилось.
– Жаль. Столько усилий.
– Ага. И неприятностей.
– Споешь? У меня гитара есть за шкафом.
– Да я не очень играю, – замялась Варя.
Гитара оказалась старенькой и расстроенной. Тихонько мыча про себя, Варя кое-как настроила ее, взяла несколько аккордов. Звук вышел сочным, ясным – струны оказались неожиданно хорошими.
Она наскоро прошептала молитву, набрала в грудь воздуху и запела.
Раньше она и представить не могла бы, что первое публичное выступление пройдет вот так, в темноте, в доме самого дорогого человека. Если бы она готовилась и репетировала, то непременно провалилась бы: от стеснения забыла бы и слова, и мелодию. Да и голос бы пропал! Теперь же как будто ангелы парили над ней, давая силу и уверенность.
– Ангелы в розовых шубках
Городу сели на плечи,
В танцах, улыбках и шутках
Тает серебряный вечер… —
запела она, сразу же погрузившись в волшебную ауру мелодии.
Она пела для Родиона. Все остальное было неважно. Самое потаенное, что было на душе, изливалось в этой песне. Нежные, несмелые, как ростки подснежников, чувства, робкая надежда на ответное понимание – и пронзительное ощущение невероятного счастья оттого, что он рядом. Даже голос стал другим – мягким, бархатистым, вибрирующим.
Она и сама не ожидала, что выйдет так здорово! Ко всему прочему ни разу не сбилась, не забыла слов, не сфальшивила. И песня показалась необычной, незнакомой – как будто не она написала, а кто-то другой!
– Ужас, – прошептал Родион, когда растаял последний звук. – Никогда не думал, что можно так плохо петь.
Она вздрогнула, как от удара, взглянула на него растерянно, ошеломленно – его глаза блеснули в темноте, приближаясь. Она замерла, потом потянулась навстречу…
…Резкий звук звонка прорезал тишину, отбросил их друг от друга.
– Кто это? Опять доктор? – испуганно прошептала Варя.
– Не знаю! Я вроде никого не жду, – растерялся Родион.
Открывать пошел он сам. Варя сидела в комнате, прислушиваясь к доносящимся из коридора звукам. Щелканье замка, громкие голоса – Родиона и какой-то девчонки. Вначале она не узнала ее, но потом поняла и похолодела: это была Света Рябова.
А дальше события начали развиваться со стремительной быстротой. До Вари донеслось:
– Свет, чего пришла? Я болею.
– Потому и пришла! Навестить. Ты, наверное, скучаешь тут один, бедненький… Ой, так у вас света нет? Вот здорово! Как раз то, что надо.
– Свет, отстань. Остынь. Надень маску, а то заразишься. У меня температура.
– Ну хорошо-хорошо-хорошо! Но только сначала я получу то, ради чего пропилила полгорода.
– Свет, я на полном серьезе. Отойди, или я за себя не ручаюсь. И верни мне маску.