Калика вытер рот тыльной стороной ладони.
— Да? — удивился он. — Так ничего и не заметил? А ямка с соленой землей?
Томас опешил:
— А это при чем? Там ямка, а здесь чудесное творение природы...
Калика довольно хлопнул его по колену:
— Это по-моему! Так и надо объяснять. Пусть молодые народы не забивают себе головы всякими чудесами да легендами. Это просто соляной столб, сэр Томас. Козы да олени, ты ж знаешь, как любят соль. Отовсюду чуют по запаху, сбегаются как ошалелые, лижут так, что все слизывают... Вон даже соленую землю грызли. Чего-то в организме не хватает, как думаешь?
— Соли не хватает, — ответил Томас раздраженно. — Соли! Люди еще дальше за солью ездят. Воюют!
— Знаю, — ответил Олег насмешливо, — Даже вон та россыпь звезд, что протянулась через все небо, знаешь, как зовется?
— Как?
— Чумацкий шлях, — сказал Олег наставительно. — Чумаки за солью ездят на край света, а за тыщи лет нарассыпали из мешков...
Томас торопливо глотал ломти разогретого мяса, запил вином. Калика уже был на ногах. Томас кое-как проглотил последний кусок, чуть не удавился, подхватился на ноги. Чувствовал себя виноватым, ибо все-таки его невесту, уже почти жену, ищут, а он вроде как медлит.
К соляному столбу пугливо подбежали дрожащие от страха дикие козочки. Умоляюще глядя на больших и грозных людей, торопливо лизали белую фигуру, отскакивали, дрожа всем телом, снова подбегали, их красные языки часто-часто шлепали по белому камню Из кустов нерешительно приближались олени. Большие глаза тревожно следили за людьми, но уши повернулись в сторону соляного столба.
Томас оглянулся, хлопнул себя по лбу:
— А как же... откуда взялся этот столб? Вчера вечером его ж не было. Я запомнил место. Стоит на той же ямке!
Калика шел, задумавшись. Томас дернул за локоть, спросил громче, прямо в ухо, как глухому. Калика удивился:
— Разве я не сказал?.. В прошлое нельзя оглядываться, сэр Томас. Особенно, когда сжигаешь все мосты за собой. Надо смотреть только вперед, думать о грядущем. А эта дура оглянулась! Вот и превратилась в соляной столб. Уже и пламя там погасло, и городов тех нет, но она все стоит и смотрит. Посланцы Сатаны, козы, слизывают до основания, то ли из жалости, то ли он не хочет, чтобы люди вняли предостережению... Ну, а твой бородатый не хочет, чтобы жертва была напрасной. Вот и вырастает за ночь соляной столб снова и снова.
Томас перестал оглядываться, только много спустя сказал с потрясением в голосе:
— Это ж сколько веков стоит и смотрит! А вокруг — пустыня.
Калика равнодушно буркнул:
— Кто знает, что она зрит? Может, все еще видит, как с неба сыплется огонь, как горят дома, люди, скот, вся прошлая жизнь идет голубым дымом. Потому никак не опомнится в прежнюю бабу.
Томас окинул статую жены Лота сожалеющим взором:
— Как жаль, что тупые скоты еще до обеда залижут это прекрасное произведение до неузнаваемости!
— Со скотами так всегда, — согласился Олег. — Либо растопчут, либо забодают, либо в слюнях утопят. Но настоящее искусство, как видишь, не гибнет. Возрождается.
Говорил чересчур серьезно, надувал щеки как епископ, Томас на всякий случай нахмурился и пораздувал ноздри. У язычников нет в душе святого, над чем только не глумятся! Потому и должна святая церковь железной дланью искоренить все не свое, истребить, а что не удастся сжечь и пустить по ветру, то растащить по камешку. Чтобы даже соблазна не осталось.
Пот заливал глаза, Томас смахивал его горстью. Случайно вскинул лицо, взгляд зацепился за нечто блеснувшее в небе, от чего по всему телу прошла странная волна свежести и непонятного возбуждения. В то же время он чувствовал, как страх вздыбил волосы на руках и по всему телу. Кто-то могучий и властный смотрел на него, как ему показалось, с недоумением и насмешливой жалостью. Томас ощетинился, ладонь метнулась к рукояти меча.
Ощущение чужого взгляда пропало, но Томас чувствовал, что неизвестный гигант просто потерял к нему интерес, как он, Томас, не слишком интересуется заботами муравьев, через которых перешагивает ежечасно. Калика шел неторопливо, давал ему поспевать в его железе.
— Ты видел? — спросил Томас.
— Чего?
— Кто-то смотрел на нас.
Калика повел плечами:
— А что? Мы мужики видные.
Томас рассердился:
— Кто-то огромный! И сильный, как... как ураган, как землетрясение.
— Да ну, — сказал калика спокойно, и на Томаса сразу пахнуло ледяным ветром Гипербореи. Калика отвел глаза, но Томас уже знал отшельника, тот наверняка ощутил опасность много раньше. И сейчас держится так, будто уже давно заметил, как кто-то поглядывает на них время от времени.
— Кто это? — спросил он сдавленным голосом.
Калика не замедлил шага:
— Не знаю.
Томас благочестиво перекрестился, даже испустил глубокий вздох облегчения:
— Славе тебе, Господи!.. Хвала Пресвятой Деве!.. Виват сорока мученикам!..
— Что с тобой, — буркнул Олег удивленно. — Такой прилив благочестия! Хоть сейчас в монастырь. Опять воздух колыхнул?
— Да нет, я уж боялся, что все на свете знаешь. А с таким спутником от тоски удавиться разве что. Да и всякое знание от Сатаны, всяк знает!
Ноги все труднее отрывались от земли, подошвы шаркали, как у старика. Калика остановился лишь на короткую трапезу, снова безжалостно поднял, и так навстречу заходящему солнцу, распухшему и багровому, уже небо запылало как сарацинская крепость, а они все шли, даже когда на темнеющем небе высыпали звезды. Томас стискивал зубы, молчал, калика в языческих размышлениях перепутал день с ночью, но пусть дьявол придет за его душой, если калика услышит мольбу об отдыхе!
Луна поднялась по-южному крупная, сразу залила мир серебряным светом, мертвым и призрачным, в котором все знакомое стало непривычным, пугающим, но вместе с тем загадочно красочным. Даже калика, что все так же шагает впереди, выглядит не человеком, а существом из другого мира, где живут по своим законам, странным и причудливым, но привычным для тех людей... если они люди.
Он зябко повел плечами, хотя все еще не остыл от дневного жара. Сейчас некогда, а когда все закончится, он сядет и все вспомнит, о чем говорил и что делал калика. Да и дядя Эдвин, жадный на странности мира,
вытащит подробности как клещами.
От шагающего калики внезапно упали две тени. Одна полупрозрачная, другая чернее самой ночи. Где она двигалась, там исчезало все, а потом выныривало как будто из бездны. Бесшумно носились летучие мыши, и чем дальше продвигались в ночи, тем луна становилась огромнее, а мыши пролетали как летающие кабаны, волна воздуха едва не сбивала Томаса с ног.