— Уверен, что мы очень скоро выследим Эвелина, — сказал аббат.
— Если Квинтал не будет и дальше так упорно сопротивляться, — осмелился заметить магистр Джоджонах.
Маркворт издал нечто среднее между смешком и кашлем.
— Эта техника уже не раз опробована: не давать спать, морить голодом, наказывать и поощрять в зависимости от реакции. Таким образом концепция добра и зла, долга и ответственности систематически замещается принципами, которыми Квинтал станет руководствоваться, выполняя свою задачу. Он — орудие для достижения одной-единственной цели. Жаль его, конечно, но Эвелина Десбриса жаль даже больше, — и с этими неожиданными словами отец Маркворт удалился.
Глядя ему вслед, Джоджонах содрогнулся; он явственно ощутил, какая холодная, бесчувственная аура окружает аббата. И тут же его внимание привлек новый удар кнута.
— Как тебя зовут?
— Кви…
Бедняга явно заколебался. Даже находясь высоко на балконе, Джоджонах почувствовал, что они близки к намеченной цели.
Де’Уннеро сделал шаг вперед, вглядываясь в лицо несчастного. Наверно, он тоже заметил изменение в манере его поведения; может, разглядел какой-то особенный блеск в глазах Квинтала. Держась за перила, Джоджонах наклонился, прислушиваясь к каждому слову и тону, которым они были произнесены.
— Карающий Брат, — ответил измученный Квинтал.
Магистру Джоджонаху не очень нравилась эта техника — да и та цель, ради которой она применялась, если уж на то пошло, — но одно он должен был признать: она эффективна.
— Что ими руководит? Страх? Зависть? Или просто внутренний голос подсказывает им, что я другой породы? Конечно, им неизвестно, что я провел годы в Тол’алфар, но они нутром чувствуют, что жизненные цели у нас разные.
Размышляя над собственными словами, Элбрайн откинулся на спинку кресла и машинально соединил кончики пальцев «домиком».
Когда он снова поднял взгляд, дух дяди Мазера по-прежнему терпеливо мерцал в глубине зеркала.
— Джуравиль предупреждал, что меня ждет что-то в этом роде, — продолжал Элбрайн. — Логично, ничего не скажешь. Жители приграничья вынуждены держаться друг за друга, и это неизбежно порождает некоторую изолированность от всего остального мира. Они постоянно в напряжении, и страх мешает им отличить, кто друг, а кто враг.
Я ощущаю это каждый раз, когда захожу в таверну. Они не понимают меня и, следовательно, опасаются. Да, дядя Мазер, скорее всего, ими движет страх. Чему они могут завидовать? По их меркам, я беднее любого жителя Дундалиса, — он рассмеялся, провел рукой по светло-каштановым волосам и повторил: — По их меркам…
Да, эта изолированность фермеров огорчала его; сидят по своим хижинам, боясь нос оттуда высунуть. Конечно, в некотором смысле им жилось лучше, чем ему: они спали на мягких постелях, купались в специально вырытых, чистых водоемах, заготавливали еду впрок. Но по меркам самого Элбрайна, у него перед ними было два неоспоримых преимущества, которые он не променял бы ни на какие сокровища в мире.
— Свобода и долг, дядя Мазер, — решительно заявил он. — Я не озабочен проблемами собственного благополучия, приобретения имущества и тому подобного, потому что это может стать препятствием на моем пути. Зато у меня есть ощущение цели и смысла жизни, которое делает меня счастливым.
Я верю в то, чем занимаюсь, и это помогает мне нести свою службу, терпеть колкости и ворчание. В конце концов, в отличие от остальных, я понимаю, что может случиться, если я не справлюсь со своими обязанностями.
Но я так одинок, подумал молодой человек, не решившись высказать эту мысль вслух, и снова надолго замолчал. Потом взялся за ручки кресла, собираясь встать, и тут…
И тут ощутил тонкую, еле уловимую вибрацию. Что это, музыка?
Да, музыка, без сомнения, хотя слишком тихая, едва-едва выделяющаяся из общего звукового фона. Он не столько слышал, сколько ощущал ее каждой клеточкой своего тела — нежная, мягкая мелодия, похожая на звук эльфийской арфы, на голос Леди Дасслеронд.
Элбрайн снова перевел взгляд на зеркало, на утонувшее в нем изображение, и почувствовал уверенность в том, что это не игра его воображения.
Он тут же вышел из пещеры, надеясь, что снаружи музыка будет звучать громче. Но нет. В какую бы сторону он ни поворачивался, она по-прежнему оставалась на грани восприятия. Но, несомненно, существовала.
Элбрайн чувствовал — дядя Мазер хочет, чтобы он нашел источник музыки.
В этот день он собирался заглянуть в Сорный Луг, а потом вслед за уходящим солнцем отправиться на запад и обогнуть На-Краю-Земли. Но сейчас все планы были позабыты, так сильно музыка заинтриговала его. Может, это эльфы заглянули к нему с визитом? Вдобавок юношу не покидало ощущение, что он уже слышал этот напев, хотя не мог вспомнить где и когда.
Большая часть утра ушла на то, чтобы попытаться установить, откуда исходит звук. Используя все свои навыки, он внимательно глядел по сторонам, старался вчувствоваться в каждое растение, каждое животное и в конце концов обнаружил следы.
Одинокий конь крупного размера, решил Элбрайн, неподкованный, бежит легкой рысью. В этой местности нередко попадались дикие кони. Одним удалось уцелеть во время нападения на Дундалис, другие сбежали из торговых караванов, а были и такие, чьи предки обитали здесь задолго до того, как в этих краях появились люди. Никто никогда их не считал; они отличались пугливым нравом, хотя Элбрайн лелеял надежду приручить одного из них.
Однако не того, которого он выслеживал сейчас. Не оставляло сомнений, что именно с этим конем как-то связана так взбудоражившая молодого человека музыка. Надо полагать, на нем скакал всадник.
Эта мысль не только не заставила Элбрайна замедлить свое движение, а напротив, подхлестнула его. На территорию, которую он считал «своей», проник кто-то не из числа обитателей деревень; в противном случае конь наверняка был бы подкован.
Спустившись по склону густо заросшего деревьями холма, юноша оказался в долине, по которой протекала быстрая речка. Он пересек ее, но след не потерял и продолжал догонять всадника. Вскоре музыка стала слышна совершенно отчетливо, и теперь он не сомневался, что уже слышал эту ни на что не похожую, запоминающуюся мелодию. Он узнал и инструмент: на таком играл случайно забредший в Дундалис торговец в тот самый день, когда Элбрайну исполнилось десять лет. Забавная штука: кожаная сумка со вставленными в нее тоненькими трубками. Волынка, так, кажется, она называлась.
Молодой человек быстро шел вперед по округлым, невысоким холмам. Потом музыка внезапно смолкла; остановился и он, осторожно выглянув из-за дерева. На вершине холма в березовой рощице среди низких кустов стоял человек. Он был гораздо выше Элбрайна, с густыми черными волосами и такой же бородой; обнаженный по пояс, с мощным торсом, на котором явственно проступали могучие мышцы. Одной рукой он прижимал к себе волынку.