В зале не горели факелы; источником света были два бесконечных потока лавы. Каждый из них изливался из угла сбоку от помоста, уходил в дыру в полу, устремлялся дальше по туннелям Аиды и, выйдя наружу, растекался по Барбакану, образовывая небольшой горный хребет.
В этом огромном зале совсем потерялись Убба Банрок и Улг Тик’нарн, поври из далекого Джулиантиса, и Готра, король гоблинов. Даже горный великан Мейер Дек чувствовал себя маленьким и ничтожным рядом с гигантскими статуями воинов, которые казались живыми, просто неподвижно замершими по приказу своего властелина; а Дек не привык чувствовать себя маленьким и ничтожным.
Однако даже если бы все двадцать каменных воинов и впрямь ожили, это произвело бы на великана меньшее впечатление, чем одно-единственное существо, сидящее на троне. Все четверо гостей демона чувствовали себя совершенно раздавленными его величием. Они возглавляли огромные армии, исчисляющиеся сотнями у великанов, тысячами у поври и десятками тысяч у гоблинов. В их подчинении находились все темные силы Короны, и тем не менее они готовы были пресмыкаться перед ужасным демоном, чувствуя себя тенями этого темного существа, которому подчинялись и время, и пространство.
Гоблины и великаны часто действовали заодно, но и те, и другие традиционно ненавидели поври почти так же сильно, как людей.
Но только не тогда, когда демон пробуждался и сила, по сравнению с которой они были ничто, связывала их всех воедино для осуществления общих задач. Когда демон восседал на своем обсидиановом троне, всякая борьба между его сторонниками прекращалась.
— Мы — одна армия! — внезапно взревел демон, и Готра едва не упал, ощутив почти физическое воздействие этого мощно резонирующего голоса. — Не четыре — одна! Единая армия, единая сила, единая цель! — спрыгнув с трона, демон швырнул им маленький кусок серой ткани с черным изображением собственной персоны. — Идите и принимайтесь за дело!
Мейер Дек принялся внимательно разглядывать ткань.
— Мои воины не вышивальщицы… — начал было он, но в то же мгновенье демон оказался перед ним, вырастая прямо на глазах.
С его губ сорвалось яростное рычание, а рука взметнулась вверх и ударила Дека по лицу с такой силой, что тот рухнул на пол. Потом последовал более изощренный вариант атаки — на великана обрушилась лавина образов мучительных пыток, сопровождающихся нестерпимой болью. И это самое сильное из всех смертных созданий Барбакана жалобно захныкало, извиваясь на полу и моля о милосердии.
— Каждый солдат моей армии должен носить такую эмблему, — распорядился демон. — Моей армии! А ты, — он с легкостью поставил массивного великана на ноги, — приведешь сюда своих лучших воинов для моей личной охраны.
Демон пробудился вот уже несколько лет назад и все это время чувствовал гибель каждого человека в Вайлдерлендсе, чувствовал на губах вкус крови каждый раз, когда поври окунали в нее свои знаменитые береты, слышал крики моряков и пассажиров каждого тонущего корабля, поглощенного безжалостным Мириаником. Тьма растекалась все шире; люди становились все слабее. Теперь настало время объединить силы и начать общее наступление.
Терранен Диноньел давно превратился в прах; на этот раз демон должен одержать победу.
Мейер Дек выполнил приказ и привел двадцать своих лучших великанов для охраны. Демон собственноручно выковал для них броню, прибегнув к своим дьявольским методам и используя в качестве горна лавовые потоки в тронном зале, — пластинка к пластинке, толстые и прочные. А своих четырех генералов он обеспечил даже лучшей защитой — магическими нарукавниками, усеянными острыми шипами и способными защитить от ударов любого оружия. Его слуги не имели никакого понятия о преданности и чести, но теперь, с этими нарукавниками, генералы могли, по крайней мере, не опасаться предательства со стороны своих соплеменников.
Ряды сторонников демона росли. На заросших деревьями склонах Аиды разбили свои лагеря тысячи гоблинов, поври и великанов. Всего лагерей было три, и располагались они между вновь образованными горными «хребтами» остывающей лавы с разбросанными по черной поверхности красными точками еще горячих участков. Там, где растекались огненные потоки, не осталось ни кустика, ни травинки — все оказалось выжжено и погребено под толстым слоем лавы. От остаточного жара воздух непрерывно подрагивал. Все вокруг было напоено энергией демона, порождая у его союзников ощущение силы и яростное желание убивать.
Ради демона. Во имя демона.
— Как тебя зовут?
— Квинтал.
Новый удар ожег его спину, оставив на ней красный рубец. Несчастный застонал.
— Как тебя зовут?
— Квинтал.
Снова просвистел кнут.
— Ты не Квинтал! — закричал Де’Уннеро. — Как тебя зовут?
— Квин… — не успел он договорить, как на него обрушился новый удар.
Высоко на балконе, недоступный взглядам жертвы и ее мучителей, магистр Джоджонах вздохнул и покачал головой. Несгибаемость Квинтала вызывала одновременно восхищение и страх, что он умрет от побоев до того, как его личность будет сломлена.
— Напрасные опасения, — послышался за спиной Джоджонаха голос отца Маркворта. — Эта техника уже не раз проверена.
Вообще-то Джоджонах не сомневался в этом. Его мучил другой вопрос — зачем, бога ради, вообще понадобилось разрабатывать такую технику?
— Нас подталкивает отчаяние. — Отец Маркворт остановился рядом с Джоджонахом; снова послышался звук хлесткого удара. — Мне все это не менее отвратительно, чем тебе, но что делать? Тело магистра Сигертона подтверждает наши худшие опасения. Эвелин сбежал и унес с собой большой запас магических камней. А если он захочет причинить вред Ордену или, возможно, даже уничтожить его? Что, мы должны позволить ему сделать это?
— Конечно нет, святой отец, — ответил магистр Джоджонах.
— Ни один монах в Санта-Мир-Абель не знает Эвелина так хорошо, как Квинтал. Он подходит лучше всех остальных.
На роль палача, подумал Джоджонах.
— На роль человека, который вернет то, что принадлежит нам по праву.
Отец Маркворт, казалось, читал мысли магистра. Джоджонах бросил на него внимательный взгляд, пытаясь понять, не использует ли аббат магию, чтобы проникнуть в его сознание.
— Квинтал послужит церкви, станет орудием нашего правосудия, — обычно старчески дрожащий голос отца Маркворта на этот раз прозвучал на удивление твердо.
Магистр понимал, в чем причина столь непримиримой позиции аббата. Не в самом факте того, что Эвелин совершил преступление и скрылся; такие случаи бывали и раньше. И даже не в количестве украденных камней; на каждом из тайных аукционов регулярно продавалось вдвое больше драгоценностей, однако это никого не волновало. Вот разве что большой кристалл аметиста внушал некоторые опасения и то лишь потому, что его магические свойства так и не были изучены. По всему выходит, что этот глупец Эвелин не представлял собой никакой серьезной угрозы для Ордена и к отчаянным шагам отца Маркворта подталкивало совсем другое. Он стоял на пороге смерти, и его главным противником было время. Ему не хотелось уходить, потерпев поражение, а именно так это выглядело бы, если бы ненаказанным остался разгуливающий на свободе предатель Эвелин.