— Я полубог. Разве ты не видишь этого?
Она еще больше нахмурилась и подошла ближе.
— От кого ты родился?
— Говорят от Зевса.
Она покачала головой.
— Нет, ты не сын олимпийца. Я бы знала, если бы ты им был. Мы можем чувствовать себе подобных.
Ее слова были для него как нож по сердцу.
— Тогда чей же я сын?
Она взяла его за щеку своей теплой и мягкой рукой так, чтобы видеть его странные глаза, которые он ненавидел всю свою жизнь и которые предали его.
— Ты человек.
— Но мои глаза…
— Они странные. Но дефекты при рождении достаточно часто встречаются. Нет в тебе никаких божественных сил и ничего, чтобы помогло назвать тебя богом. Ты человек.
Ашерон закрыл глаза, когда боль заполнила его. Так он был сыном своего отца. Это было последней вещью, которую он хотел бы услышать. Дефект от рождения. Простая случайность при рождении лишила его всего. Ему хотелось кричать от злости.
— Зачем ты здесь? — спросил он, открывая глаза и увидел, что Артемида все еще смотрит на него. Она проигнорировала его вопрос.
— Почему ты не боишься меня?
— А я должен?
— Я ведь могла тебя убить.
— Именно об этом я тебя и просил, но ты не захотела.
Она вздернула голову, так как эти слова сбили ее с толку окончательно.
— Ты очень красив для простого смертного.
— Я знаю.
Она нахмурилась от его слов. Он произнес их без капли высокомерия. Наоборот, Ашерон выплюнул их так, что показалось, что его красота мешала ему. Он не походил ни на одного человека, ранее увиденного ею. Если бы она не знала его, Артемида могла поверить в наличие у него божественности. Было что-то очень странное в том желании, которое он разжигал в ней. Но боги и их дети имеют особый запах, который ни с чем не перепутаешь. А все, что чувствовала Артемида в нем, были лишь ненависть и отчаяние. Он так сильно страдал, что для нее было просто невыносимо находиться рядом с ним.
— Почему ты такой грустный?
— Тебе этого никогда не понять.
Возможно, он был прав. До этого она не была знакома с грустью. Что до отчаяния… Оно было абсолютно чуждо ей. За всю вечность в ней не просыпалось желания улучшить человеческую жизнь. А сегодня она хотела этого и не знала почему.
— Ты хоть когда-нибудь улыбаешься? — спросила она его. Ашерон покачал головой.
— Что, совсем никогда?
— Нет. Это еще больше притягивает ко мне людей и заставляет их еще больше хотеть меня.
— Но я думала, что все люди стремятся быть желанными? — он снова усмехнулся, — ты знаешь атлантское слово "тсолус"?
— Секс-раб?
Он одарил ее пустым взглядом. Артемида ахнула, когда поняла, к чему он клонил.
— Ты один из них?
— Я был?
Ее взгляд потемнел от этой правды.
— И ты посмел прикоснуться ко мне?
— Ну, теперь-то ты меня убьешь?
Этот вопрос затушил ее злобу, а на место ей пришла волна смущения. Кем был этот человек, чья храбрость не могла ни с чем сравниться?
— Если ты так хочешь умереть, почему сам не убьешь себя?
Он скривил губы, а его глаза наполнились яростью.
— Каждый раз, когда я пытался… меня спасали и наказывали за это. Кажется, что сами боги не хотят, чтобы я умер. Вот я и решил, что если один из вас меня убьет, я, наконец, обрету покой.
— Значит, тебе не судьба умереть.
Он вскочил на ноги с таким яростным ревом, что Артемида даже отступила, испугавшись.
— Не смей произносить их имена при мне. Я отказываюсь верить, что это и есть моя судьба. Что мне на роду написано быть этим. Я никогда не должен был быть… — боль в его глазах пронзила ее, — не может быть, что только для этого я был рожден.
— Это судьба человечества — страдать. Почему ты считаешь себя особенным?
Ашерон стал задыхаться, когда ее слова взорвались в нем. Снова и снова он прокручивал в памяти свое прошлое. Он видел все ужасы и унижения, через которые ему пришлось пройти. Но самыми пугающими были мысли о будущем. Все время один, только презрение и обиды будут следовать за ним. Его будут заставлять есть, когда он этого не хочет, или, что еще хуже, продадут как мешок пшеницы. Ашерон был слишком зол, чтобы разговаривать. Он вылетел из комнаты и направился в свою "тюрьму". Он был благодарен за то, что это было лучше, чем та дыра, в которую бросил его отец недавно. Но все равно тюрьма была тюрьмой. Ашерон знал, что если и дальше отец продолжит свою политику, то он просидит взаперти до конца своих дней. По крайней мере, сегодня снаружи не было стражников. Даже они давали ему день свободы, день, когда ему нужно было их ублажать.
— Почему ты убежал?
Он резко вытянулся, когда Артемида появилась перед ним.
— Зачем ты меня преследуешь?
— Ты меня заинтриговал.
— И чем же конкретно ты заинтригована?
— Все в тебе меня привлекает.
Он горько засмеялся. Даже богиня была ничем не лучше людей, которые его затравливали.
— Хочешь, я разденусь, чтобы тебе было легче исследовать меня?
Ее щеки покраснели, но обжигающий взгляд не исчез из ее глаз. Ашерон также заметил, что она не перечит ему. Ну что ж, пусть будет так. Артемида наблюдала, как ее новоиспеченный человек медленно стал вытаскивать булавки из своей туники. Она должна была его остановить, она знала это, и, тем не менее, Артемида не могла найти нужных слов. Она дрожала от нетерпения, представляя, как он может выглядеть обнаженным. Неудивительно, что ее брат проводит столько времени с человеческими женщинами. Если они хоть наполовину также запоминающиеся… Ашерон сбросил платье на пол.
Ее мысли разлетелись. Она сглотнула, когда увидела его наготу. Ашерон был еще более красив, чем она предполагала. Его кожа была коричневой, привлекательной и покрывала тело, которое имело четкие хорошо очерченные линии и прекрасные мускулы. Против воли она опустила взгляд на ту его часть, которая могла принадлежать только мужчинам. Ашерон был очень хорошо одарен в этом плане, и когда она смотрела на него, его член начал увеличиваться, толстеть, и медленно подниматься, изогнувшись по отношению к телу. Его яички натянулись. Она никогда еще не видела такого мужчину: источающего желание, смелого и свободного от страха перед ней. Он приблизился к ней.
— Разве ты не хочешь дотронуться до меня?
Да, она хотела, но не могла пошевелиться и даже не могла дышать. Она чувствовала жар, исходящий от его тела, его дыхание на своем лице. Его близость была дурманящей. Он взял ее руку и поднес к своему твердому пенису. Его хватка была крепкой, когда он провел ее ладонью по кончику своего члена. Он был таким мягким и в тоже время таким твердым.