— Я направлялся в амфитеатр на пьесу, когда остановился на базаре. Я должен идти, прежде чем пропущу что-то еще.
Она взяла его руку в свою, а потом замерла, когда ее пальцы нащупали метку раба. Ее хватка усилилась.
— Вы раб?
Его лицо опалило жаром, когда унижение накрыло его с головой. Он хотел провалиться сквозь землю от ее случайного открытия.
— Я был им. Простите меня. Мне не следовало приходить сюда.
Но она не отпустила его. Элени накрыла его руку своей и улыбнулась ему дружелюбной улыбкой.
— Снимай плащ и садись, Ашерон. Ты не сделал ничего, за что стоит извиняться. Я восхищаюсь тем, что ты остановился и помог нам. Такого не дождешься от знати, они вообще редко беспокоятся о тех, кто менее везуч. Обычному человеку, чтобы стать на защиту другого, потребуется большое мужество и стойкость характера. То, что ты сделал, это даже более, чем благородное и доброе дело. И для меня будет честью, если ты будешь сидеть с нами за нашим столом. Ашерон перестал дышать, так как эмоции переполняли его. Его никогда не хвалили вне постели.
— Спасибо.
Улыбнувшись, она похлопала его по руке, прежде чем отпустить.
— Знаешь, мой отец постоянно говорил мне, когда я была маленькой, что когда мы впервые встречаем кого-то, то потом позже мы уже не можем вспомнить, о чем мы разговаривали или во что они были одеты. Мы помним только то, какие чувства вызвал у нас этот человек. Ты сделал так, что мой внук почувствовал себя значимым, защитив его, а я тебе бесконечно благодарна за этот самоотверженный шаг. Спасибо тебе, дитя.
А они оба подарили ему достоинство. Она была права. Ашерон будет помнить об этом всегда. Запыхавшись, Мерус вернулся с глиняным кувшином.
— Я принес достаточно молока. Хлеб готов?
— Почти, дорогой.
Она взяла у него молоко и разлила по чашкам. Мерус принес чашку Ашерону и поставил ее перед ним.
— Вы участвовали во многих сражениях, мой господин?
Он опустил свой капюшон еще ниже и улыбнулся такому невинному вопросу.
— Нет, Мерус. Ни в одном. И прошу тебя, зови меня просто Ашероном.
— Все в порядке, акрибос, — сказала Элени нежно, — Ашерон не любит титулов.
Мерус взял свою чашку и прибежал назад к столу. Он забрался на стул рядом с Ашероном.
— Ты умеешь сражаться на мечах?
— Совсем нет.
— О-о, — мальчик выглядел разочарованным, — так что ты тогда делаешь?
— Мерус, — пожурила его бабушка, — мы не допрашиваем наших гостей, — она покачала головой, — прости его, Ашерон. Ему всего семь и он еще многому должен научиться.
— Он меня не беспокоит. Мне девятнадцать, а я все еще учусь.
Мерус согнулся пополам от смеха. Элени поднесла хлеб к столу и поставила его перед Ашероном вместе с кувшином меда и маслом.
— У тебя очень благородный дух. Большая редкость для наших дней и для твоего возраста.
Мерус почесал свое ухо, как будто слова бабушки смутили его.
— А что если он не тот, за кого себя выдает? Ты всегда мне говорила, что иногда люди надевают маски, и мы не можем знать, что под ними.
Элени взъерошила его волосы.
— Ты прав негодник. Мы никогда не сможем заглянуть в сердца других. Когда мне было столько же лет, сколько и тебе, мой отец брал плату с моих братьев за проживание и за еду. Все думали, что он скупердяй, так как делает такое со своими собственными детьми. А мои братья просто ненавидели его за это.
— За бедность? — спросил Ашерон.
Она покачала головой.
— Нет, моя семья вообще — то жила в достатке, потому что мой отец складывал каждую копейку. И за это люди его тоже ненавидели, хотя они не знали одного, что когда он был ребенком, их выселили из собственного дома, так как они не могли заплатить по счетам. Его маленькая сестричка, которую он любил больше всего на свете, заболела из-за их бродяжнической жизни. Она умерла с голода на его руках, и тогда он поклялся, что больше никто из его родных не умрет в нищете.
Ашерон понимал бедного человека. Узнав такую нужду на себе, он смог понять мотивы этого мужчины. Не было ничего хуже, чем голод, чем жизнь на улице, где нельзя было защититься от всяких разных… или других людей. Мерус поднял голову.
— Но зачем же он тогда брал плату с твоих братьев, если у вас было достаточно денег?
Ее черты смягчились, когда она взяла щекастое личико в свои руки.
— Он копил все эти деньги для того, чтобы отдать их им, когда они будут жениться.
— Но зачем, бабуля?
Она до сих пор не потеряла терпение.
— Потому что ты не можешь жениться до тех пор, пока у тебя не будет денег, чтобы выкупить невесту, и еще у тебя должен быть дом, куда ты сможешь привести свою жену. Когда мои братья нашли своих жен, то отец достал все деньги, которые они платили ему, все эти годы. Он складывал для них, и поэтому у каждого из моих братьев было по маленькому состоянию, чтобы начать свою семейную жизнь. В конце концов, он не был таким уж скупым человеком, каким считали его все. Он делал это для их же блага, а не то они потратили бы эти деньги на всякую ерунду. И это показывает нам, что мы совершенно не знаем, что на сердце у людей, которых мы судим. Иногда, действия кажутся для нас неуместными. Особенно, если они производятся нашими любимыми для того, чтобы защитить нас. Хоть мы этого и не будем знать.
Мерус протянул тарелку Ашерону.
— Бабушка говорит, что гости берут первый кусочек.
Ашерон засмеялся, прежде чем взять хлеб и намазать его маслом.
— Спасибо, Мерус.
Затем мальчик обслужил себя и свою бабушку.
Обыденность в их действиях совсем ошеломила Ашерона. Он сидел здесь, с неприкрытой головой и ни один из них никак не реагировал на него. Здесь не было никаких хитростей, похотливых взглядов, которые бы они пытались скрыть. Никаких нервозных моментов. Он был еще одним обычным человеком для них. Боги, как же много это для него значило.
— Ты была права, — сказал он, проглотив хлеб, — это лучшее, что я когда-либо ел.
Элени с гордостью подняла голову.
— Спасибо. Этому искусству меня обучила моя мама. Она была самой способной кухаркой во всей Греции.
Ашерон улыбнулся.
— Думаю, лучшей во всем мире. Я не могу представить ничего вкуснее, чем это.
— Ее пирожные, — проговорил Мерус с набитым ртом, — ты просто завопишь от них.
Ашерон засмеялся.
— Представляю, как странно будет выглядеть мужчина, воющий на еду.
Мерус причмокнул губами.
— Поверь, это стоит такого унижения.