— Не волнуйся об этом, — сказал Дэв, присоединившись к ним. — Мы прикроем твою спину, Кельт. Убирать последствия неосторожности — наша специальность. Никто из людей завтра не вспомнит ничего, и мы удостоверимся, что ни одна из камер ничего не покажет. Все они вместо картинки получат большую черную кляксу.
— А как насчет меня? — спросил Ник. — Я не хочу, чтобы мне промыли мозги.
— Я сказал — люди, Никки.
Ник выглядел чрезвычайно оскорбленным.
— Спасибо, — сказал Тэлон Дэву.
— В любое время. Увидимся завтра на Марди Гра.
Тэлон согласно кивнул медведю головой и вывел Саншайн на улицу, хотя его нога, кажется, была сломана.
Как только они вышли, он развернулся и встал прямо перед ней:
— Ты была замужем?
— Это было семь лет назад. Я была молода и глупа.
— Ты была замужем, — повторил он. — За ним.
Саншайн глубоко вздохнула и выдохнула.
— Да.
— Не могу в это поверить.
— Ну же, Тэлон, дай мне закончить. Не злись на меня, ведь тогда я понятия не имела, что ты вообще существуешь. И если уж любой имеет право безумствовать, то и мне можно.
— Прости?
— Селена рассказала мне о твоей репутации, дружище. Ты трахнул почти каждую женщину в Новом Орлеане. Не хочешь рассказать мне об этом?
— Это было другое.
— Почему? Потому что я — женщина? Ты знал, что я не девственница, Тэлон. Чего ты ожидал?
Тэлон не знал. И потом, это действительно не имело значения.
После сегодняшней ночи она будет ненавидеть его. И последнее, что он хотел — провести вечер ругаясь с нею.
Несколько часов — это все, что у них осталось.
— О'кей, Саншайн. Ты права. Прости.
Саншайн была потрясена. Первый раз в ее жизни парень сдал позиции так легко.
— Ты серьезно?
— Да, — ответил он с искренностью в глазах. — Я не хочу ругаться, о'кей? Давай забудем о нем и пойдем поедим.
Она подняла его руку к губам и поцеловала суставы:
— Звучит заманчиво.
Пока они шли к маленькому ресторанчику на Ибервилль, она заметила, что он хромает.
— Ты в порядке?
— Да, я просто сломал ногу, когда прыгал через перила, — ответил он. — Когда я взбешен, то теряю силы Темного Охотника, а без них мое тело становится человеческим.
— Тебе нужен доктор?
Он покачал головой.
— Сейчас я спокоен, и все должно зажить, пока мы едим.
Тэлон обнимал ее всю дорогу, пока они шли до ресторана. Их посадили за столик. Он старался запомнить каждую мелочь, чтобы вспоминать ее такую, как сейчас. Эти воспоминания будут жить в нем вместе с памятью о Нинье.
Или он потеряет их, когда Эрот выстрелит в него? Будет ли его разум как-то искажать память, чтобы он не мог больше любить ее?
Живот скрутило от этой мысли. На что было бы похоже его существование, если бы не было утешения в виде памяти о Нинье и Саншайн? Будет ли он помнить ее нежные прикосновения, ощущать аромат пачули на своей коже? И как светились ее глаза, когда она смотрела на него?
Скрежеща зубами, он старался не думать об этом и не чувствовать боли в сердце.
Это было не для него и не имеет значения, что он теряет.
Это все для нее.
Он должен сделать это для нее.
Саншайн сидела в кабинке напротив Тэлона, и, наклонив голову, ела. Искусственный свет отражался на ее темных волосах, окрашивая кожу в кремово-золотистый цвет. Его рот наполнился слюной от желания попробовать ее кожу на вкус.
Тэлон смотрел на изящные движения ее рук, пока она жевала свой салат из фасоли. Он любил ее длинные, тонкие пальцы, любил дразнить их ртом, чувствовать на своем теле.
— Что заставило тебя захотеть стать художником? — спросил он.
— Мне нравится работать руками.
Он потянулся через стол и взял ее левую руку в свою. Изучая ее нежные изгибы, он подумал, насколько изящными ее пальцы выглядели в его ладони.
— У тебя такие красивые руки.
Она улыбнулась и сжала его руку.
— Спасибо. Они — это самое ценное, что может быть у художника. У меня бывают кошмары о том, что с ними может что-то случиться, что останутся шрамы или ожоги, которые помешают мне работать с глиной или рисовать. Искусство — моя жизнь. Не знаю, что я делала бы, если бы не смогла заниматься творчеством.
Тэлон закрыл глаза, когда его охватила агония. Эмоции бурлили, но он подавил их, потому что должен был сделать это.
Их время заканчивалось.
Саншайн скормила ему немного салата, и он приложил все силы, чтобы не вздрогнуть.
— Почему твои глаза больше не янтарные? — спросила она.
Он проглотил еду и глотнул вина.
— Это часть образа Темного Охотника. Из нас сделали хищников, чтобы мы могли искать и убивать даймонов. Наши глаза становятся черными и расширяются больше, чем у людей, так что мы можем видеть во тьме.
— А ваши клыки, они — чтобы сосать кровь?
Он отрицательно тряхнул головой:
— Нет, кровь никогда не была мне по вкусу. Клыки — это тоже часть образа.
— А тебе нравится то, чем ты занимаешься?
— Иногда это весело и интересно, а иногда это нагоняет скуку. Но по большей части, я об этом не думаю.
Казалось, она смирилась с этим.
В течение нескольких минут она жевала, а потом спросила:
— Тэлон, почему ты отдал свою душу?
Отведя взгляд, он очень ясно увидел тот день.
Он лежал на алтаре с привязанными выше головы руками. На голой груди кровью были выведены жертвенные символы. Этот день был холодным, но там присутствовал каждый член его клана.
Друид в черных одеждах посмотрел на него и безжалостно улыбнулся.
— Схватите Кеару.
Слова кузена зазвенели в его голове. Прошла целая минута, прежде чем до него дошло, что случилось. Потрясенный, Тэлон смотрел, как его люди схватили Кеару за руки.
— Спирр, помоги мне, bràthair, пожалуйста!
Он пытался избавиться от пут, пока запястья не пронзила острая боль и из них не потекла кровь. Он кричал, чтобы они освободили ее.
Он пытался добраться до нее, похожий на зверя в клетке.
Она взывала к нему, снова и снова.
— Боги пожелали, чтобы вы оба умерли за то, что сделала ваша мать.
И кузен глубоко воткнул кинжал в сердце Кеары.