— Не понимаю, как он выжил, — растерянно прошептала она. — Почему не покончил с собой?
М'Адок окинул ее внимательным взглядом.
— На этот вопрос может ответить только сам Зарек.
И протянул ей прозрачную чашу, до краев наполненную багряной влагой.
Астрид молча смотрела на рубиново-красное зелье, так похожее на кровь. Идиос. Один из магических напитков онэрос. Испив его, можно на краткое время слиться со сновидцем, войти в его сознание, ощутить его мысли, чувства и воспоминания, как свои.
Обычно боги сновидений используют это средство, чтобы помочь сновидцу понять другого человека, на несколько мгновений став с ним единым целым.
Лишь трое из Ловцов Снов — М'Адок, М'Ордант и Д'Алериан — обладают этим зельем. Благодаря ему мы, заснув в гневе и обиде на кого-то из ближних, порой просыпаемся умиротворенными, полными понимания и сострадания.
Один глоток — и сознание Астрид сольется с сознанием спящего Зарека. Она познает всю глубину его души.
Поймет все чувства, которые им движут.
Станет с ним одним целым…
Серьезный шаг. В глубине души Астрид понимала: после этого ей уже никогда не быть такой, как прежде.
Что, если, проникнув в сердце Зарека, она не найдет там ничего, кроме злобы и ненависти? Что, если он действительно кровожадный зверь, каким считают его все вокруг?
Один глоток — и она узнает правду…
Астрид приняла чашу и решительно отпила зелье.
Она не знала, что снится Зареку сейчас, — лишь надеялась, что прежний сон уже сменился каким-то иным.
Так оно и оказалось.
В нынешнем сне Зареку было уже четырнадцать лет.
Поначалу Астрид показалось, что к ней вернулась слепота, но в следующий миг она сообразила, что «видит» мир глазами Зарека. Точнее, одним глазом. Левый глаз не открывался: вся левая сторона лица была страшно изувечена и болела при каждом движении. С правым глазом тоже было что-то неладно: его затягивала какая-то мутная пленка вроде катаракты. Через несколько минут, когда воспоминания Зарека достигли сознания Астрид, она поняла, что произошло.
Роговицу правого глаза ему повредил два года назад стражник, избивший его на рынке по приказу матери. А левый глаз он потерял еще раньше, когда Валерий, его брат, избивал его кнутом по приказу отца.
Так что теперь Зарек почти ничего не видел.
Впрочем, это не слишком его огорчало. Быть полузрячим — значит не видеть собственного отражения, не замечать презрения и отвращения на лицах окружающих. Это не так уж плохо.
Зарек ковылял по людной улице, ведущей к рынку. Шел он с трудом — правая нога, не раз перебитая в разных местах и неправильно сросшаяся, была короче левой и почти не сгибалась: от этого Зарек сильно хромал. Правая рука болталась, как плеть — неподвижная и почти бесполезная.
В здоровой левой руке Зарек держал три кодранта. Мелкие монетки, для большинства римлян — ничтожные гроши; но для него — настоящая драгоценность.
Валерий, поссорившись с Марием, выбросил в окно его кошелек с мелочью. Марий отправил раба собрать монеты, однако три кодранта остались ненайденными. Дело в том, что они упали Зареку на спину, а затем скатились к его ногам.
Сначала Зарек хотел вернуть деньги хозяину. Но он прекрасно понимал, что благодарности за это не получит. Марий, старший и самый жестокий из братьев, терпеть не мог уродливого раба: Зарек знал, что стоит попасться ему на глаза — и он будет безжалостно избит.
А Валерий…
Его Зарек ненавидел еще сильнее прочих. В отличие от остальных, Валерий порой старался за него заступиться, но всякий раз в результате Зареку доставалось еще сильнее.
Как и все в семье, Зарек терпеть не мог Валерия за мягкотелость. Лучше бы Валерий плевал на него, как это делали другие! Но этот хлюпик, вечно играющий в благородство, то пытался ему помочь — и всякий раз неудачно, то, пойманный на этом деле, лупил его еще сильнее всех прочих, надеясь этим доказать, что он не слабак и не трус.
Зарек ковылял к прилавку булочника, куда манил его чудный запах. Горячий, нежный, сытный запах свежевыпеченного хлеба. При одной мысли о том, чтобы попробовать хоть кусочек, сердце его начинало биться быстрее, а рот наполнялся слюной.
Вокруг него то и дело раздавались брань и проклятия. Затуманенным взором Зарек видел, как люди стараются отойти от него подальше.
Ну и наплевать. С самого рождения Зарек знал, что вызывает у людей только омерзение. И теперь это его уже почти не волновало.
Если бы у него был выбор, он бы и сам постарался держаться подальше от самого себя. Но, увы, до конца жизни он обречен существовать в этом безобразном, искореженном теле.
Хотел бы он быть не только полуслепым, но и глухим! Тогда он не слышал бы оскорблений.
Зарек приблизился к прилавку, где стояли корзины со свежим хлебом.
— Эй ты, пошел отсюда! — рявкнул на него молодой, судя по голосу, булочник.
— Прошу вас, добрый господин, — пробормотал Зарек, не отрывая взгляда от земли, — я хотел бы только купить ломоть хлеба…
— Иди отсюда, бродяга! Нищим не подаем!
Он ощутил удар по голове.
Привыкший к боли, Зарек даже не поморщился. Он попытался на ощупь сунуть в руку продавцу свои монетки, но кто-то стукнул его по руке, и драгоценные кодранты улетели в грязь.
Зарек рухнул на колени, начал ощупывать землю под ногами в поисках денег. Он щурился и моргал, отчаянно пытаясь что-то разглядеть.
Неужели все потеряно? Нет! Пожалуйста, только не это! Он не может потерять деньги! Ведь неизвестно, когда ему так повезет в следующий раз — и повезет ли вообще!
С яростью, порожденной отчаянием, он снова и снова месил руками грязь.
Где же его монеты?
Где?!
Наконец ему удалось нащупать одну монетку, но в этот миг на спину ему звучно опустилось что-то, по ощущению похожее на метлу.
— А ну, брысь отсюда! — взвизгнул над ухом женский голос. — Всех покупателей нам распугаешь, урод!
Зарек продолжал искать деньги — привычный к битью, он почти не почувствовал удара.
Но в следующий миг булочник наградил его чувствительным пинком под ребра.
— Ты что, глухой? — прорычал он. — Убирайся, падаль, а то стражу позову!
Эту угрозу Зарек воспринял всерьез. Последняя встреча с рыночной стражей стоила ему глаза. Он не хотел лишиться зрения окончательно.
При воспоминании о матери сердце его сжалось — он не мог забыть, как приняла она давно потерянного сына.
Но еще ярче отпечаталось в памяти то, как встретил его дома отец.
По сравнению с тем, как он наказал Зарека, побои стражи показались ему дружеской лаской.