— Не переждешь, — сказал Олег негромко. — Всю ночь будут идти на штурм своего Иерусалима.
Томас заставил коня попятиться, прыгнули, слившись в одно целое. Копыто ударило совсем рядом с черной колонной, но маленькие рыцари строй не нарушили.
Они ехали шагом, сберегая силы коней. В нехорошем лунном свете окрестности казались еще более дикими. Развалины древних стен, остатки храмов, полузасыпанные каналы, густые оливковые рощи, где могут гнездиться разбойники. Богатая страна, но военные гарнизоны стоят лишь в замках и городах с крепкими стенами, а по дорогам хозяйничают мародеры, разбойники, их расплодилось видимо-невидимо после кровавой и непонятной войны, когда с холодного Запада пришли закованные в несокрушимую сталь конные рыцари, смели легкие войска арабов, начали спешно строить крепкостенные замки, насаждать огнем и мечом веру в Христа... Эти франки не брали рабов, не хапали военную добычу — по крайней мере не так беззастенчиво, как все предыдущие завоеватели, — клялись, что пришли лишь затем, чтобы освободить Гроб Господень... Но война кончилась, победоносное рыцарское войско распалось. Одни вернулись в свои северные страны, другие из простых воинов превратились в мародеров, удачливых разбойников — благо, край богатый! — и теперь вся древняя страна стала бурлящим котлом, где можно было найти все: благороднейших рыцарей, ученых монахов, высокородных сарацинов, наемных убийц, астрологов, полудиких царьков, а по цветущим долинам часто прокатывались волны ранее невиданных кочевников, чьи ритуалы были настолько жестокими и отвратительными, что, видя их, бледнели даже самые закаленные воины из северных стран. Там, где в городах и замках правили франки, а в многочисленных селах оставались хозяевами сарацины, победители спешно наращивали стены, укрепляли ворота, расширяли подвалы и склады для зерна на случай осады.
Кони шагали споро, подгоняемые ночным холодом, морозцем, но в рысь не срывались. Томас вслед за Олегом вслушивался в звуки, старался почуять опасность. Перекликались волки и шакалы, бесшумно пролетел филин — лишь на миг перечеркнул темной тенью звездное небо. Часто мелькали кажаны, так же неслышно взмахивали растопыренными кожистыми крыльями, страшно горели красными угольками выпуклые глаза, а острые зубы белели как сахар.
Все трое медленно спускались с пологого холма в ровную долину, почти не затронутую оврагами. Томас первым уловил блеснувшую впереди искорку, насторожился. Ехали еще долго, напряженно всматриваясь, останавливались, прислушивались, наконец искорка превратилась в красноватое пятнышко — трепещущее, меняющее форму.
Они пустили коней напрямую. Костер иногда исчезал за деревьями, наконец кони вышли к невысокой обрывистой стене камня, под защитой которой горел большой костер. Вокруг огня сидели шестеро угрюмого вида мужчин — оборванные, грязные, со злыми раздраженными лицами. Двое прислонились спинами к камню, затачивали шершавыми камнями острия хазарских мечей... Двое лежали, накрывшись пестрыми одеялами, остальные ковырялись прутиками в углях, тихо переговаривались.
Услышав стук копыт, один крикнул лениво:
— Тагран, ты?
Не отвечая, Томас с каликой выехали в круг света, Чачар — за ними, и все шестеро разбойников мигом оказались на ногах. Один замешкался, его пнули, и Томас нашел себя окруженным направленными на него блестящими остриями копий. Олег неторопливо спешился, Томас последовал его примеру, они расседлали коней, стреножили, подвязали мешки с овсом. Шестеро разбойников стояли вокруг, переглядывались. Один отступил в темноту, исчез — явно проверял, нет ли нацеленных в них арбалетных стрел, не окружены ли крепкими парнями с тугими луками.
Наконец один из разбойников, чернобородый, резкий в движениях, потребовал:
— Кто такие? Почему здесь?
Томас помог сойти с коня испуганной Чачар, а Олег между тем сел возле огня, поерзал, устраиваясь поудобнее, сказал насмешливо:
— Не знаете? А кто оставил троих дурней в засаде?
Разбойники переглянулись, а один из них, чернобородый, спросил резко:
— Вы убили их?
Томас усадил Чачар возле калики, она тут же прижалась к нему дрожащим плечом, затихла как загнанная в угол мышь. Томас сказал надменно:
— Конечно мы бы их убили!
Разбойники топтались вокруг пришельцев, острые наконечники копий почти касались шеи калики, еще три упирались в грудь Томаса. Олег оглянулся, сказал раздраженно:
— Вы можете тоже сесть.
Разбойники переглянулись, чернобородый ответил резким злым голосом:
— Постоим, а вы сейчас ответите быстро и прямо. Что случилось с нашими тремя друзьями, которые... отстали?
Томас и Олег переглянулись. Нацеленные в них копья держали крепкие руки, но теперь наконечники начали подрагивать.
— Они уже не сядут на коней, — сказал Томас сурово. Подумал, добавил. — Никогда.
— И пешком не пойдут, — добавил Олег неохотно.
Чачар пискнула сорвавшимся от отчаянной смелости голоском:
— Даже на четвереньках не поползут! И на брюхе.
Чернобородый коротко передернул плечом, сказал зло, но с дрожью в голосе:
— Вы не могли их заметить! Они умелые охотники. Оленей ухватят за рога раньше, чем те почуют. Они ждали в надежной засаде, вы просто не могли их почуять!
— Они не дождались, — ответил Томас гордо.
Олег, следуя привычке мягкой натуры отшельника-проповедника все объяснять и растолковывать, сказал кротко:
— Разве на шакалов не нападают волки? Ваших друзей раньше нас отыскали хазэры. Это дикое племя, если вы знаете их, одичавшие хазары. Лет сто назад князь Святослав стер с лица земли огромный Хазарский каганат, а немногие уцелевшие хазары растворились среди печенегов и половцев. Но самая лютая шайка все еще бродит, сдирает кожу со всех, кто попадает в руки, распарывает животы, чтобы человек еще долго ползал, таская выпавшие кишки, — живот хазэры набивают камнями...
Ровная линия копий вокруг них сломалась. Томас слышал над собой шумное сопение, но не поворачивал головы, с удовольствием держал озябшие ладони над огнем, довольно щурился от сухого жара. Наконец над его ухом прозвучал сдавленный голос, а по сразу участившемуся дыханию других разбойников Томас понял, что спрашивающий вслух выразил то, что у каждого трепетало в душе:
— Они... нападут на наш след?
Томас видел, как усмехнулся калика глупому вопросу, потому сам усмехнулся еще шире: разбойникам пристойно выказывать лишь презрение.
Копья начали исчезать из поля зрения. Калика подбросил в огонь сучьев, не обращая внимания на спорящих прямо над его головой. Разбойники зло шипели друг на друга, едва не плевались, но теперь в их голосах было больше ужаса, чем привычной злости.
Кто-то вскрикнул: