Наконец Манфрейм оказался внутри первого зала сокровищницы. Дверь за его спиной закрылась — она всегда закрывалась, отрезая его от внешнего мира, — так он чувствовал себя в большей безопасности.
Всего здесь расположилось двенадцать залов, вытянувшихся длинной галереей, но настоящие ценности содержали лишь два последних.
Манфрейм шел мимо сундуков, крышки которых распахивались при его приближении. Поддавшись призывному блеску драгоценных камней, его руки невольно тянулись к ним, и он едва сдерживал себя, чтобы не остановиться и не начать вновь и вновь пересчитывать свои сокровища — иногда на это уходили годы, и редко когда ему удавалось добраться до последнего, самого главного зала.
Но сегодня он решил во что бы то ни стало попасть туда, где среди сокровищ чуди хранилась ониксовая бутыль со смесью драконьей крови и мертвой воды.
Раз в сто лет грамм этого эликсира поддерживал жизнь в его иссушенном временем теле, и он чувствовал, что срок очередного приема лекарства приближался.
Труднее всего Манфрейму давался проход через одиннадцатый зал, где на километровых полках в ящиках и мешках лежала валюта всех времен и народов.
Серебряные киевские гривны соседствовали с английскими золотыми соверенами, а новгородские куны — с американскими долларами. У мешков с долларами Манфрейм все-таки не удержался и, надорвав банковскую упаковку, пересчитал одну из пачек. Банкнот оказалось ровно сто штук.
В последний зал вел длинный каменный коридор, оснащенный многочисленными ловушками, и продвигаться приходилось очень осторожно.
После очередного поворота туннеля прямо напротив него оказалось высеченное в стене изображение Ховалы. Древний дух приоткрыл один из своих двенадцати каменных глаз, око мгновенно налилось изнутри красным огнем, полыхнуло вдоль прохода огненной зарницей, но, узнав хозяина, Ховало опустил каменное веко, преграждая путь смертоносному огню.
А из конца прохода, прямо от бронзовых врат, ему навстречу семенила древняя старуха.
— Проклятая Мара, опять она здесь! — пробормотал Манфрейм сквозь зубы и сразу же приступил к оградительному заклятью. Слишком уж опасной была встреча с Марой даже для него самого. А безобразная старуха, трясясь и припадая, направилась прямо к Манфрейму.
Ничье колдовство, даже то, каким обладала Мара, не могло провести ее сквозь установленную Асилами внешнюю защиту замка, и потому Манфрейм испугался, хотя встречал Мару в подземельях не первый раз и знал, что она с незапамятных времен обладает родовым правом появляться везде, где ей вздумается.
— Я не звал тебя… — проговорил он, надеясь, что в его голосе нельзя заметить растерянности, которую он испытывал.
— Конечно, не звал. Разве ты помнишь о родственниках? Ты думаешь только о своих богатствах, а защита между тем прорвана в двух местах и волхвы опять плетут против нас свои подлые козни. Ты обещал, что с ними будет покончено!
— Я сделал все, что в моих силах! С приходом христианства их изгнали из городов, их капища разрушены, а боги отвергнуты, чего еще ты от меня хочешь?
— Они укрылись в горах и невидимых градах, они по-прежнему сохранили большую часть своей силы! — В голосе Мары чувствовалась ядовитая ненависть, и Манфрейму казалось, что шипение этой ненависти вот-вот коснется его самого. — Ты обещал, что с ними будет покончено! — вновь с угрозой произнесла Мара, приближаясь вплотную.
— Такие дела не делаются слишком быстро! Мы только начали свою работу. Вся их сила от веры — и пока русичи верят в старых богов, волхвов невозможно уничтожить.
— Так сделай так, чтобы они перестали верить, чтобы эти варвары вообще забыли своих и чужих богов! А если ты этого не сделаешь, я и тебя изведу на корню. Не забывай об источнике. С каждым годом воды становится все меньше, и ты даже не знаешь, отчего это происходит.
В конце двенадцатого зала, в святая святых своей сокровищницы, Манфрейм остановился. Почти никогда он не испытывал страха и лишь сегодня, после встречи с Марой, убедившись в ее правоте, он испытал настоящий ужас.
Все, к чему он привык, его многочисленное воинство и сама его жизнь зависели от этого источника.
У стены, освещенная никогда не гаснущими бронзовыми факелами, питавшимися подземным газом, стояла ваза из белого оникса. Она стояла здесь всегда, сколько себя помнил Манфрейм, а он помнил себя многие тысячи лет…
Очередная капля драгоценной влаги вспыхивала в воздухе от света факелов и падала в чашу…
Она возникала ниоткуда, из пустоты. Сантиметром выше ее не было, сантиметром ниже в воздухе появлялись капли его жизни… Он бился над этой загадкой многие тысячи лет, но проклятые Асилы надежно хранили свои тайны. Их кости давно истлели в земле, а тайны остались. И самой главной из них была именно эта, откуда поступала мертвая вода… Не узнав ее, он навсегда останется рабом этой жидкости.
Если отойти от чаши на несколько шагов, то начинало казаться, что вода сочилась из красного сталактита, свисавшего с потолка, но вблизи становилось ясно, что это всего лишь иллюзия, хотя какое-то отношение к источнику сталактит, несомненно, имел, узнать бы еще какое…
Но Манфрейм даже близко к источнику подходить боялся и уж тем более не смел проводить никаких исследований, связанных с таинственным красным камнем.
Предание гласило, что во Влесовой книге русичей есть упоминание об источнике влаги, дающей жизнь и смерть, — может быть, там он найдет разгадку? Но сначала нужно завладеть самой книгой…
Утром в своем почтовом ящике Сухой обнаружил маленький белый конвертик с символом жизни в левом углу.
В записке кратко сообщалось, что ему надлежит встретить на Казанском вокзале ламу Таена и организовать его встречу с остальными членами белого братства.
Змиулан был ласков и красив. Его теплая гладкая кожа, покрытая цветным орнаментом, на ощупь казалась приятной.
Бронислава не могла отделаться от ощущения, что ее сон давно уже перешел зыбкую грань между навью и явью, но ей никак не удавалось обрести окончательный контроль над своим сознанием.
Она все время проваливалась в бесконечную воздушную пропасть, в которой не было никого, кроме нее и Змиулана.
Змиулан, обвив ее обнаженное тело своими могучими кольцами, поддерживал Брониславу в полете, и его морда усмехалась ей в лицо почти человеческой улыбкой.
Морда выглядела неуловимо изменчивой: то на ней появлялись длинные рыбьи усы, а глаза сужались в узкие щели, наполненные янтарным блеском, то сквозь морду проглядывало лицо очаровательного юноши, и тогда она ощущала на своих губах его горячие поцелуи.
Наконец, собрав всю волю, ей удалось вырваться из липких, ласковых объятий Змиулана. Огненный демон какое-то время летел рядом с ней, лениво шевеля крылами и предоставив ее тело свободному падению вниз. Тогда она закричала.