Стоявший у трапа Майский ждал подходивших генералов. Летчики уже прошли на свои места. За их спинами встал Константин. Майский сделал знак рукой, чтобы Абуладзе спускался вниз. Полковник взглянул на Седого.
— Прощай, — сказал он, — может, больше не увидимся.
Абуладзе вглядывался в лица генералов, различал знакомые фигуры. Кто из них? Кто? — тревожно билась в голове одна и та же мысль.
Увидев генералов, Майский расплылся в улыбке. Шагнул вперед, держа в руках вторую капсулу.
Абуладзе напряженно ждал, кому именно он ее отдаст. И Майский протянул ее… генералу Лодынину. Тот спокойно взял капсулу.
— Посмотрите, — передал он ее Лебедеву.
Тот, посмотрев, кивнул головой:
— Это та самая, — и, в свою очередь, передал ее Солнцеву. Майский оглянулся. Он явно кого-то ждал.
Кажется, Лодынин понял его состояние.
— Вы закончили? — спросил он насмешливо.
Майский уже явно оглядывался по сторонам. Он не мог понять, что происходит. По намеченному сценарию, сейчас к самолету должна была подъехать автомашина с сотрудниками милиции, которые бы на глазах у всех вытащили майора Сизова, унося его в самолет и засвидетельствовав таким образом его вину перед всеми собравшимися.
Это был четко продуманный во всех деталях план. В тот момент, когда он будет говорить с генералами, на площадь выедет автомобиль с переодетыми сотрудниками милиции.
Разумеется, автомобиль никто не будет останавливать, и он, благополучно доехав до самолета, покажет, кто сидит в машине. Лось уже сделал даже пропуск для машины милиции с разрешением въезжать внутрь аэропорта. Но машины нигде не было.
Абуладзе напряженно следил за происходящим. Он вдруг заметил умоляющее лицо Майского. Аркадий Александрович обводил взглядом всех четверых, словно прося защиты у своего неведомого покровителя.
— Давайте вторую капсулу, — громко предложил генерал Зароков. Абуладзе уже собирался протянуть капсулу, когда раздались крики со стороны депутатской комнаты. По балкону бежал Моряк, которого преследовали сразу несколько человек. Он явно торопился. Но пока никто не стрелял. Увидев его, Майский все понял. Машины не будет, розыгрыш с подставкой Сизова не получился. Он еще раз посмотрел на лица генералов. И, видимо, нашел там то, что искал.
— Улетаем, — сказал он, обращаясь к своим помощникам. Абуладзе хотел шагнуть к Лодынину, когда Майский вдруг задержал его.
— Нет, — твердо сказал он, — вы полетите с нами.
— Мы так не договаривались, — вмешался Лодынин.
— Он полетит с нами, — закричал Майский, — иначе мы взорвем третью капсулу! Быстро в самолет! Быстро!
— Я полечу, — сказал Абуладзе, кивнув на прощание Лодынину, и первым начал подниматься обратно в самолет. Майский поднимался следом за полковником. Путь к отступлению прикрывали Бармин и Эдик с автоматами в руках. Абуладзе был уже почти у самого люка, когда Лодынин показал ему четыре пальца.
И сделал вопрошающий жест. В ответ Абуладзе показал ему указательный палец, вытянув правую руку. И вошел в самолет. Они поняли друг друга без слов. Лодынин спрашивал: почему ни один из четырех генералов не улетал вместе с террористами? Может быть, они ошибались в отношении четверки? На что Абуладзе уверенно показал жестом цифру «один». Он по-прежнему был убежден, что один из оставшихся генералов был иудой. Просто этому иуде сейчас не нужно было никуда вылетать. Очевидно, он снова оказался умнее, чем они думали. И продумал лучший вариант своего ухода, чем простое предательство на глазах у всех.
Самолет развернулся и медленно поехал в сторону взлетной полосы. Выскочивший на летное поле Моряк бежал за самолетом изо всех сил.
— Подождите меня! — кричал он. — Я тоже лечу с вами! Подождите меня! — Он с отчаянием видел, как самолет удаляется все дальше и дальше и уже сознавал, что ему никогда не догнать свою мечту. Сзади уже с ревом сирен неслись машины ФСБ. Моряк остановился. Его мечта улетала впереди, а он остался стоять на этом летном поле. — Нет! — закричал он, доставая пистолет. Больше он ничего не замечал вокруг, стреляя во все стороны. Короткая автоматная очередь положила конец его мучениям.
Он упал на бетонную плиту и еще несколько секунд перед смертью недоумевал. Как могло такое случиться, что он опоздал на самолет своей мечты? Может быть, в следующий раз ему повезет больше? А потом было небытие.
Самолет тяжело опустился на бетонную полосу. Пробежал положенное расстояние и замер как раз напротив здания аэропорта, где был вывешен национальный флаг Либерии.
К ним уже спешил джип с находившимися там офицерами американской армии. Люк открылся, и первым выглянул Переда.
— Все назад, — приказал он, — мы не собираемся здесь долго оставаться.
Вслед за джипом уже подали лестницу, которая подъехала к лайнеру.
— Нам нужно только заправиться! — кричал Переда. — Только заправиться!
— Сэр, — крикнул кто-то из американских офицеров, — мы хотели с вами поговорить!
Сейчас сюда летит представитель испанской авиакомпании.
— Никаких разговоров! — разъярился Переда. — Не поднимайтесь наверх, иначе мы взорвем самолет. Нам нужна только заправка.
Только заправиться, и мы улетим.
— Но, сэр, это невозможно, — возразил офицер. Он говорил по-испански довольно неплохо. — Мы просим вас отпустить женщин и детей.
— Куда отпустить? — крикнул Переда. — У вас и так не хватает самолетов, чтобы вывезти отсюда своих людей. Как я могу отпустить здесь женщин и детей! Вы хотите, чтобы их перерезали местные черномазые?
Офицер смутился. Этот горластый испанец был прав. Обстановка в Монрови действительно не располагала к длительным переговорам и освобождению заложников.
— Мы сейчас полетим в Кению и там освободим всех пассажиров, — сказал Переда, — можете не волноваться, сеньор. Мы не бандиты. Мы просто требуем автономии нашей прекрасной родине. И просим освободить борцов за независимость нашей страны. Мы не просим денег, и нам не нужно ничего. Мы просто просим уважать наши права.
Американец привык уважать идеалы другого человека. Он молча козырнул в ответ и, сев в джип, приказал отвезти его к генералу. Вскоре он уже докладывал генералу:
— Они говорят, что борются за свободу своей страны, сэр. Просят, чтобы мы разрешили заправку, после чего собираются лететь в Кению. Руководитель группы, захватившей самолет, убеждал меня, что в Кении отпустит всех пассажиров. Это чисто политическая, а не уголовная акция, сэр.
— Пусть с этим разбирается Вашингтон, — пробормотал генерал. — А почему он не хочет отпустить женщин и детей здесь, у нас?