— Я всегда говорил, что нельзя доверять этим бывшим «мусорам»! — кричал он. — Это твоя идея была. Седой, с этими кретинами.
Вот, полюбуйся, в решающий момент они оставили нас одних. Подлецы, мерзавцы! — Он выкрикивал оскорбления с таким задором, как будто их могли услышать оставшиеся на земле сотрудники Лося. Но постепенно он успокоился. Ровный гул моторов благотворно подействовал на его нервы. Он встал, подошел к ящикам с валютой и ценностями.
— Двести пятьдесят миллионов долларов, — сказал он, заливаясь лающим смехом, — двести пятьдесят миллионов. Мы богаты, ребята. Теперь мы очень богаты.
Абуладзе сидел в кресле, не глядя на взбесившегося от денег Майского. Седой и Карина также не проявляли особого интереса к деньгам. А вот остальные — Бармин, Эдик, Майский — перебирали пачки с долларами, радостно хихикали, трогая ювелирные изделия.
— Получилось! — радостно кричал Майский. — Все получилось!
— Мы еще не сели, — вдруг мрачно сказал Седой.
— Что? — не понял Майский. — Что ты сказал?
— Мы еще не сели на землю. Когда сядем и перепишем эти деньги на свои имена, тогда и будем радоваться.
— Дурак ты, Седой! — убежденно сказал Майский. — Такие деньги у нас, а ты все не веришь. Да за эти деньги можно весь мир купить, весь мир! Теперь у тебя будет все, что захочешь.
Девочки, пардон, мадам, — обратился он к Карине, — мальчики, если хочешь разнообразия, дворцы, замки, вино. Все. Весь мир можешь купить.
— Вы ведь умный человек, — сказал Седой, — вон сидит впереди полковник. Попробуйте для начала купить его.
— Его, его, — засмеялся Майский, — ты посмотри на него внимательно. Он же грузин.
Южный человек. Ты когда-нибудь встречал хоть одного кавказца, который откажется от своей прибыли? Да он за сто тысяч долларов свои полковничьи погоны в Куре утопит. Ведь утопишь, полковник?
Абуладзе, морщась, взглянул на него, но ничего не сказал, отвернувшись.
— Ты у нас гордый, значит. Может, ты князь, как все грузины? — засмеялся Майский. — Сто тысяч тебе мало. Двести даю, триста. Нет, пятьсот даю, но чтобы ты встал и сказал этому парню все, что ты думаешь о своей прежней службе.
— Оставь его, — равнодушно сказал Седой, впервые обращаясь к Майскому на «ты», — это просто не тот тип.
— Не бывает таких людей, — покачал головой Майский, — каждый продается и покупается. Вопрос лишь в цене. Миллион даю, — вдруг сказал он, и все обернулись на его голос.
Очевидно, его задевало упрямство Абуладзе.
— Слушай, зачем ты глупости говоришь? — спросил полковник. — Не надо из себя дурачка делать. Некрасиво. Ты ведь давно уже понял, что мне твои деньги не нужны. Грязные это деньги, ворованные. На крови они. И насчет грузин ты тоже не очень увлекайся. Мы любим заработанные деньги. Есть, конечно, среди нас подонки, но такие деньги мужчина не возьмет.
Ты посчитай, сколько сегодня людей из-за них погибло. А ты тут из себя коммерсанта изображаешь, миллионами швыряешься.
— Значит, миллион тебе мало? — тихо спросил Майский. — Что же ты тогда хочешь?
— Ты такую цену дать не сможешь.
— Ха! — хмыкнул Майский. — Значит, все-таки есть цена?
— Конечно, есть. Всему в мире есть своя цена, — рассудительно сказал Абуладзе.
Даже Карина начала с любопытством прислушиваться к их разговору.
— Ну да, конечно. Тебе просто нужно больше.
— Гораздо больше. Такая цена, которую ты мне дать не захочешь.
— А ты скажи, полковник, может, дам, — заулыбался Майский.
— Вот когда ты, Майский, и твои люди будут в камере смертников сидеть, вот тогда я получу настоящую цену. Высшую цену за все, что сегодня случилось.
Наступила тишина. Бык подвинул к себе автомат. Абуладзе заметил это движение.
— Лучше ножом убить, — сказал он равнодушно, — автомат может повредить обшивку самолета.
— Смелый ты, — мрачно сказал Майский, — и юмор у тебя, как у висельника. А еще говорят, что грузины остроумные люди.
— Про грузин много разного говорят, — рассудительно сказал Абуладзе, — а я тебе скажу: ты всему не верь. А вот насчет камеры поверь.
Это действительно будет.
— Заткнись! — вскочил Майский. — Мы тебя не для этого в самолет взяли, чтобы ты нам свои проповеди читал. Ты думаешь, я хотел тебя вообще с собой везти?
— Знаю, что не хотел, — сразу ответил Абуладзе, — ты свою машину ждал с друзьями.
Милицейскую машину.
— И это ты знаешь, — криво улыбнулся Майский.
— Конечно, знаю. И даже другое знаю.
Майор Сизов, который ни в чем не виноват, должен был сейчас вместо меня лететь в этом самолете. Вы его захватили нарочно, чтобы все думали о нем как о предателе. А на самом деле он настоящий герой.
— Так, значит. Тебе пора умирать, полковник. Ты у нас все знаешь лучше меня.
— Работа такая у меня. Майский. Должен все знать.
Из кабины экипажа вышел Константин.
— Пролетаем Белоруссию. Они спрашивают, куда лететь.
— В Прагу, — быстро сказал Майский, метнув взгляд на Абуладзе, — скажи, что мы летим в Прагу. И не оставляй их одних. Они тебе что хочешь могут сделать, пока одни.
Константин ушел в кабину.
— В Праге заправимся, — громко сказал Аркадий Александрович, обращаясь к Седому, — а потом полетим дальше. — В этот момент раздался звонок сотового телефона. Майский достал свой второй телефон и спросил: — Кто говорит?
— Как ваши дела? — спросил Переда.
— Все в порядке. Мы уже взлетели. Все идет по плану, Мигель. Деньги уже на борту самолета.
Очевидно, Переда кричал от радости, если даже Майский улыбнулся.
— А у вас как дела? — спросил он в свою очередь.
— Питер уже на борту, — доложил Переда, — летим по графику.
— Ждите нас, — сказал Майский, — мы будем вовремя. Главное, забрать Всеволда в Чехии. Тогда все будет нормально. — Он закончил разговор, встал и снова подошел к ящикам с деньгами. — Эдик, — крикнул он, — пойди и скажи, чтобы они запросили разрешение на посадку. И передай наши позывные в Москву. Пусть предупредят чехов, чтобы нас не трогали. Иначе не увидят своей третьей капсулы.
Эдик вскочил, бросившись в кабину экипажа. Седой молча встал, проходя к ящику, где была еда. Принес несколько бутербродов, протянул один из них Абуладзе. Тот не стал даже смотреть. Седой положил бутерброд рядом на сиденье, горько усмехнулся и отошел от полковника. Майский, заметив, как он понес бутерброд полковнику, тем не менее ничего не сказал. Карина взяла бутерброд.