«Этого не должно было произойти, ведь программатор нес информацию именно о келлармоне. Организм зверя не мог отторгнуть свою собственную модель…» — глядя на пластинку, рассуждал доктор Шварц.
— Вы не могли бы отойти в сторону, сэр?
Шварц очнулся от своих мыслей и увидел, что в коридор пришли уборщики. Они лили на пол моющие средства и вовсю орудовали щетками.
«И завтра уже ничто не напомнит о разыгравшейся здесь трагедии», — пронеслось в голове у Шварца. Под словом «трагедия» он подразумевал гибель келлармона, но никак не убитых охранников и сотрудников центра. О них доктор Шварц просто не думал. Его занимали Другие проблемы.
— Вы отойдете в сторону или так и будете здесь стоять? — уже с нажимом напомнил о себе уборщик.
— А? — очнулся Шварц. — Да-да, пожалуйста.
Выбрав наконец направление, он пошел в лабораторный бокс, однако, вспомнив, что бокс разрушен, повернулся и пошел обратно.
«Пойду в кафе. Там сейчас народу мало…»
Когда Шварц во второй раз прошел мимо знакомого уборщика, тот только покачал головой.
«Итак, что же побудило организм отторгнуть программатор? — продолжил рассуждения Шварц. — Я перестроил органику, я заменил генетический код. Но что осталось? Что вытолкнуло эту железку?..»
Интуиция подсказывала доктору Шварцу, что он не учел некую присущую человеку субстанцию, которая осталась сильнее тела келлармона.
«Но как же тогда наука? Как же выводы серьезных ученых? Выходит, все это…»
«Дерьмо…» — подсказала интуиция.
— Да. Дерьмо, — произнес Шварц ключевое слово, затем отшвырнул программатор и вошел в кафе.
Как Фрэнк Горовиц и опасался, лейтенант Тито Гиршем оказался коварным сукиным сыном. Он смотрел на Фрэнка исподлобья и внимательно следил за реакцией своего подопечного на задаваемые вопросы. Собственно, задавать вопросы лейтенант уже не имел права. Следственная часть официально закончилась, и теперь Рэй Кертис проходил инструктаж. Но инструктаж проводил именно Гиршем.
Отсутствие на допросах лейтенант компенсировал множеством лишних вопросов, которые он задавал Фрэнку сверх программы инструктажа.
— Итак, повторите свой адрес,
— Я буду снимать комнату у вдовы Консератос, в доме пятьдесят четыре, на улице генерала Йорка.
— Куда вы пошлете пароль с извещением, что благополучно устроились?
— Абоненту, находящемуся на Любице, 2–34–345–678.
— Какие еще номера вы знаете?
— Сэр, все это я уже отразил в своих показаниях… — заметил Фрэнк.
— Как вы оповестите нас, если Янг Бристоль выйдет на связь?
— Окно моей комнаты выходит в сквер, и я поставлю на подоконник старый керамический кубок, — четко ответил Фрэнк заученный урок.
Лейтенант обмахнулся платком и, встав со скрипучего стула, прошелся по комнате. От его солдатских ботинок на полу оставались пыльные следы… Инструктаж проходил в одной из явочных городских квартир, которую, похоже, никто никогда не убирал.
Гиршем остановился возле окна, отвел в сторону тяжелую портьеру и выглянул на улицу. В образовавшуюся щель проник солнечный луч и высветил тысячи кружащихся в воздухе пылинок.
— Запомните, Кертис, — не поворачиваясь к Фрэнку, заговорил лейтенант. — Вы обвели вокруг пальца капитана Лейбдорфа и майора Сайкса, но меня вам провести не удастся…
— О чем вы, сэр? — изобразил непонимание Фрэнк.
— О том самом, — угрожающим тоном ответил Гиршем и вернулся на свой скрипучий стул. — Я лично допрашивал этого болвана Рорди. Такие, как он, ломаются сразу. Но я забил его до смерти, а он все повторял: «Я никакой не казначей, я ничего не знаю, это все он…» Рорди имел в виду вас, Кертис. Или как вас там на самом деле?
— Я и не отрицал, что сам передал Рорди бриллианты, — невозмутимо ответил Фрэнк. Весть о том, что Рорди мертв, придала ему уверенности.
— Ладно, — махнул рукой Гиршем, — не будем об — этом. Тем более что сбежать с Хингана вы все равно не сможете, Кертис.
— Я не собираюсь никуда бежать, сэр, — возразил Фрэнк.
— Не сможете, — будто не слыша Фрэнка, продолжал лейтенант, — потому что сюда прибывают не десятки судов в день, а всего лишь семь-восемь в месяц, на одну-единственную площадку.
— Меня это устраивает.
— И у нас есть возможность ощупать каждого отъезжающего пассажира, Кертис, — продолжал вещать лейтенант.
От волнения он раскачивался на стуле, и тот противно повизгивал. На лбу Гиршема выступил пот, но он ничего не замечал, комкая в руках бесполезный платок.
— А поскольку на каждого гражданина Хингана заведена цифровая карточка с отпечатками пальцев и хромофиксацией радужной оболочки глаз, проскочить незамеченным вы не сможете.
Лейтенант закончил говорить, но на его лице все еще сохранялась гримаса безумного торжества.
— Я принял к сведению ваши слова, сэр, — серьезно, без тени иронии сказал Фрэнк.
Выражение лица лейтенанта Гиршема тут же сменилось. Теперь он проявлял интерес:
— Вы быстро усваиваете, Кертис.
— Счастлив слышать это от вас, сэр. Ну что, теперь я могу идти?..
— Можете, — кивнул лейтенант и, неожиданно метнувшись вперед, прихлопнул на стене таракана.
Для верности он врезал по таракану еще раз, а потом прошипел с нескрываемой злобой:
— Ненавиж-жу тараканоф-ф… Ненавижу…
И Фрэнк понял, что это «ненавижу» относилось и к нему тоже. Поднявшись с места, он одернул свою куртку и неспешно направился к двери.
Он все ждал, что лейтенант окликнет его, чтобы сказать еще какую-нибудь гадость, но Гиршем молчал, глядя в стену, быть может еще раз переживая расправу над тараканом.
Вдова Консератос оказалась толстой и суетливой женщиной лет пятидесяти. Бросая на нового жильца опасливые взгляды, мадам показывала Фрэнку его жилую комнату с единственной кроватью и обшарпанной тумбочкой. Было заметно, что хозяйка влачила жалкое существование и подработка в тайной полиции имела для нее большое значение.
Мадам Консератос ухитрилась потратить целых полчаса на то, чтобы показать жильцу небогатую обстановку комнаты. Хозяйка поочередно сняла с кровати подушку, покрывало, одеяло и два матраса, чтобы Фрэнк смог убедиться, что ему будет удобно.
Потом наступил черед тумбочки, из которой вдова вытащила выдвижной ящик и три поеденные жучком полки. Фрэнк вымученно улыбался и кивал, стараясь быть приветливым, но это давалось ему все труднее.
— А это, мистер Кертис, отличный помазок. Он остался от прежнего моего жильца — мистера Страумба… Возьмите, он вам еще послужит.