— Не знаю, сэр. С шести пятнадцати утра мы ведем бой. От пятисот человек осталось восемьдесят.

— Понимаю, — кивнул Коррадо, а про себя подумал: «Куда же мог подеваться наш драгоценный Джек Холланд? Неужели погиб? Это было бы очень досадно».

— Ладно, сержант, найдите мне пять человек добровольцев, и я отобью эту каланчу.

— Раз так, сэр, трое у вас уже есть.

— А еще двое?

— Увы, все силы брошены на удержание арсенала.

Если эти фанатики дорвутся до оружия, они уничтожат всех.

94

Холодный рассвет застал Инессу Брун за обходом постов — своих и Юргена, который после вечерних возлияний дрых без задних ног.

Занемевшие в утренней сырости часовые выглядывали из своих секретов и смотрели на Инессу с некоторым удивлением. Они все еще пребывали в режиме полубодрствования.

Это состояние знакомо каждому, кто хоть раз нес караульную службу. Долгая борьба со сном изматывает организм и приводит к некоему раздвоению, когда часть сознания спит, а другая продолжает бодрствовать.

Понимая состояние людей в эти последние и самые трудные полчаса перед сменой, Инесса старалась их взбодрить.

— Привет, Болдерик.

— Доброе утро, мэм.

— Как тут?

— Все тихо, мэм. В такую рань спят даже птицы.

Болдерик охранял тропу, проложенную среди осыпавшихся развалин. По ней можно было выйти в город и так же легко пробраться в расположение базы. На ночь тропу минировали «растяжками» и для надежности выставляли пост.

— Кто на мельнице?

— Кто-то из людей Юргена, мэм. Кажется, его зовут Элиас.

Мельницей обитатели базы называли трехэтажный корпус дробильного завода. Он меньше других зданий пострадал от артиллерийского обстрела, и на площадке его последнего этажа был установлен наблюдательный пункт с пулеметной точкой.

Через десять минут Инесса оказалась на мельнице и была довольна тем, что не нашла часового. Он появился сзади совершенно неожиданно, и первое, что услышала Инесса, был щелчок предохранителя.

— Доброе утро, мэм. Я думал, это кто-то посторонний.

— Ты хороший часовой, Элиас, — похвалила Инесса.

— Служба есть служба.

— А где пулемет?

— А прямо перед вами. — Элиас шагнул вперед и откинул в сторону грязный запыленный матрас, на который командир Брун даже не обратила внимания.

— Здорово придумано, — кивнула она и, подойдя к пулемету, выглянула через бойницу. Позиция была хорошей и обеспечивала прикрытие всех подходов к базе.

— С чего вдруг проверка, мэм? — спросил Элиас.

— Да ни с чего. Я же здесь первый раз. Вот и решила присмотреться. Кстати, вон там, где сохранился остаток стены, можно посадить снайпера, и он легко снимет нашего пулеметчика.

— Я это предусмотрел, мэм, — улыбнулся Элиас. — Я заминировал этот обломок. Если вы присмотритесь, то увидите, что в кирпичной кладке есть два белых кирпича.

— Да, я их вижу.

— Так вот, стоит только щелкнуть по ним пулей, и вся стенка завалится прямо на тех, кто будет за ней прятаться.

— Здорово! — восхитилась Инесса. — Кем вы были до войны?

Чувство уважения к этому опытному солдату заставило обращаться к нему на «вы».

— Вы не поверите. Учителем литературы.

— Вот так превращение! — удивилась Инесса. — Честно говоря, Элиас, среди моих солдат учителей нет. Слишком уж не учительское это дело — воина.

— Но и вам это не совсем по профилю, — улыбнулся Элиас. — Я помню, какая вы были на экране…

— Вы меня видели раньше?

— Да вас весь Рабан видел.

— А сейчас меня совсем не узнают, — вздохнула Инесса.

— Это неудивительно. Сейчас вы суровый боевой командир, а раньше были эдакой секс-бомбочкой.

— Секс-бомбочкой? — удивилась Инесса.

— А что в этом плохого?

— Но мои стилисты уверяли, что у меня образ романтической девушки.

В этот момент снизу послышался шорох, потом шаги.

— Смена идет, — пояснил Элиас. — Я их ни с кем не спутаю.

Двое солдат вышли на полуразрушенный этаж, и один из них громко объявил:

— Элиас, выдергивай свою задницу, смена пришла. Ой, мэм, извините, я не знал, что вы здесь.

— Ничего страшного, ребята. Пойдемте, Элиас.

Инесса и бывший учитель литературы ушли с площадки, а оставшиеся солдаты принялись обсуждать командира Брун.

— Ты слышал, Флярковски, как она это сказала? — Оле Мюрат вытянул губы трубочкой и, двигая бедрами, произнес: — «Пойдемте, Элиас…»

— А ты бы хотел, чтобы она сказала «Пойдемте, Оле»?

— Думал с тобой поболтать, но раз ты на меня наезжаешь, я ухожу. Так что можешь спать

В этот момент откуда-то издалека донесся грохот взрыва

— Вот тебе и поспали, — с досадой сказал Флярковски. А все ты: можешь спать, можешь спать. Накаркал.

— Погоди, может, это случайный взрыв. — Мюрат подошел к окну и посмотрел на город. — Может, газ рванул или еще чего.

Однако вслед за первым последовала череда новых взрывов, а затем стали слышны автоматные очереди

95

По мере того как Джек удалялся от места боя, взрывы становились все глуше, а автоматная стрельба все больше походила на стрекот безобидных трещоток.

Впереди Джека шагал камрад Харрис, а позади — строго следящие за пленником пятеро повстанцев.

Куда его вели, Джек не знал. Длинноволосый сказал что-то о представлении камраду Дункану, но больше об этом не упоминалось, и Джек опасался, что его ведут на расстрел.

Путь в неизвестность проходил через захваченные повстанцами кварталы, где уже вовсю шло наведение нового порядка. Тот тут, то там были слышны крики терзаемых граждан, повсюду валялись трупы, а посреди всего этого ужаса деловито сновали люди, стаскивавшие в кучи отобранное у населения продовольствие и ценные веши

Завидев Харриса, повстанцы салютовали ему сжатыми кулаками и выкрикивали приветствие, а затем возвращались к прерванному занятию.

На одной из улиц к Харрису подтащили пленного милиционера. Бедняга оказался сильно избит, и было заметно, что истязание прервали только из-за появления камрада Харриса.

— Камрад Харрис, что с ним делать?! — завопили повстанцы, многие из которых были забрызганы чужой кровью.

Длинноволосый резко остановился, подошел к пленному и внимательно осмотрел его мундир