Завернувшись в полотенце, Харченко вернулся в комнату, куда в ту же секунду ворвался Барнаби. Разбежавшись, полковник оттолкнулся ногами от пола и, перевернувшись в воздухе, упал на спину, прямо на неубранную постель Харченко.

Билл встал как вкопанный, пораженный полетом Барнаби.

– Что случилось? – наконец спросил он, но полковник поначалу его даже не замечал. Он смотрел в потолок и что-то бормотал.

– Билл, вам нравится ваша работа? – спросил вдруг Барнаби, не отводя от потолка мечтательного взгляда.

– Моя работа? – Харченко пожал плечами и прошел к креслу. – Работа как работа. Хорошее место, жалованье по двенадцатому разряду. В общем, я не жалуюсь.

– Я не об этом, Билл.

– Барнаби резко поднялся и опустил ноги на пол. Харченко только сейчас обратил внимание, что его ранний гость одет в спортивные шорты и футболку. Такого полковник себе еще не позволял. Обычно он разговаривал и вел себя с достоинством высокопоставленного офицера имперских вооруженных сил.

– Я не об этом, – повторил он снова. – Приходила ли вам мысль, что вы живете не так, как могли бы?

– Ну, если допустить больший доход, то...

– Да нет же, Билл. Я говорю совсем о другом. Барнаби поднялся с кровати и, подойдя к балкону, добавил: – Вот я всю свою жизнь думал, что живу как положено. Учеба, женитьба, служба и продвижение на вышестоящие должности... А правильно ли я жил и не мот ли я стать, скажем, художником или даже писателем – ведь у меня хороший почерк. Так ли мы живем, Билл?! – спросил Барнаби и резко повернулся к Харченко.

– Могу я поинтересоваться у вас, полковник, как вы провели ночь? Кажется, я догадываюсь, что могло подвигнуть вас на пересмотр своих принципов... Барнаби опустил глаза и, улыбнувшись, признался: – Со мной были две девушки, Билл.

– Теперь я понимаю, почему вам захотелось стать художником. Должно быть, вы видели такое, что следовало бы запечатлеть для потомков.

– О да, Билл! Мне и в голову не приходило, что можно целовать одну девушку, а другую в это же время... В общем, это непередаваемо. За все семнадцать лет службы в вооруженных силах я не испытывал ничего подобного.

– Завтра будет заседание, – сообщил Харченко, промокая волосы полотенцем.

– Разумеется, Билл, я помню, зачем мы здесь. Я вовсе не собираюсь бросить все и завербоваться в добытчики серы... Просто все здесь так необычно.

В этот момент с лужайки донеслись громкие вопли. Представители прогрессивной прессы дрались с апологетами желтых изданий. Битва была не на жизнь, а на смерть, поэтому Харченко вышел на балкон, чтобы рассмотреть все получше.

Представителей желтых изданий было больше, но выглядели они разобщенными и более пьяными. В то же время нештатные сотрудники политических курьеров и экономических обозрений крепче держались на ногах и изо всех сил сражались за чистую прессу.

Чуть в стороне, возле бассейна, сидели сторонники жесткой линии и журналисты-революционеры. И те и другие жили на деньги спецслужб, поэтому легко находили общий язык и в общем-то дружили.

Вскоре драка закончилась. Бойцы обессилели и разошлись, а к бассейну стали подтягиваться те, кого разбудил шум сражения.

Среди них Билл заметил «некоронованного короля андеграунда» Хорста Анжу. После тяжелой травмы он все еще ходил враскорячку и охлаждал промежность пластиковым мешочком с сухим льдом. Мешочек удерживали широкие подтяжки, и это делало Хорста похожим на военный шаттл, несущий боеголовку к стратегической цели.

– Если мы все сделаем как нужно, Билл, поощрения по службе нам не избежать. Да и денежной премии тоже, – с воодушевлением напомнил Барнаби.

– Я понимаю, Хельмут. Нам нужно постараться не провалить это дело и... Пожалуй, уже пора одеваться. Скоро завтрак, – напомнил Харченко, увидев подъезжающий к воротам минивэн цвета электрик. Это была служба доставки завтраков второй категории из ресторана «Барбери Кюн».

– Конечно, Билл, я тоже пойду. К завтраку нужно переодеться во что-то более приличное...

Полковник вышел, а Харченко перевел взгляд на фургон «специалистов по лошадям» и заметил одного из них. Он стоял возле ограды и снимал на камеру все происходящее на лужайке.

«Нужно будет спросить у Барнаби, зачем они это делают, – подумал Харченко. – И вообще, знает ли он об этом?»

49

Со времени пропажи полковника Вильямса и его разведывательного отряда прошла целая неделя, и все это время на Конфине не прекращалась лихорадочная деятельность. Старые войска, как деморализованные, перевозили на военные базы, а им на смену доставляли другие. Новички еще ничего не знали и воспринимали свой перевод как очередную операцию, продиктованную военной целесообразностью.

Новые танки, новые люди, новые «скауты» в количестве десяти штук – все это стоило больших денег, расходы, впрочем, с лихвой перекрывались добычей артефактов.

Личный состав очередного временного гарнизона был откровенно рад возможности размяться после долгого сидения на базах. Не радовался только майор Ференц Ласкер, который догадывался об участи полковника Вильямса. В среде офицеров среднего звена такие вещи скрыть было невозможно, и Ласкер знал: его назначение – это не просто повышение, это испытание судьбы.

... Повсюду за первыми линиями пирамид еще оставались следы тех, кто был здесь до Ласкера и его людей. Следы еще были, но куда исчезли те, кто их оставил, – никто не знал. Посвященные в детали трагедии только делали скорбные физиономии и молчали.

Молчал и Ференц, потому что сказать ему было нечего. Да и спросить тоже. На все вопросы ему отвечали только одно: ты военный и будь готов к тому, что тоже не получишь обратного билета.

Не покидая командирского джипа, майор Ласкер уже несколько раз объезжал вокруг разоренных Вильямсом гробниц, словно старался представить и определить для себя ту черту, за которую нельзя заходить. За которой любое раскаяние – слишком поздно и только знай жди расплаты.

«Итак, двенадцать пирамид, – сосчитал Ласкер. – Должно быть, это критическое значение. После него может произойти все, что угодно».

– Какие они страшные, сэр, – невольно заметил лейтенант-связист. – И эти проломы в них, как глазницы в черепах.

«Скорее, это рты с выбитыми зубами, орущие нам, чтобы мы прекратили, – подумал Ласкер. – Точно – это рты».

– Это их раскрытые рты, – повторил он вслух, и водитель опасливо покосился на своего начальника.

Рация Ласкера сыграла отрывок из «Бани и Франи». Майор нажал кнопку приема и спросил:

– Ну что там еще?

– Это сержант Краузе, сэр. К нам на пост пришли местные жители и притащили какого-то старика. Он говорит, что имел разговор с предыдущей командой, которая здесь пропала...

– Короче, Краузе! – неоправданно громко и жестко закричал майор. – Гоните этих сволочей в шею! Если нужно, примените оружие!