Прошло пять недель со дня гибели Билли Рэя Кобба и Пита Уилларда. До суда оставался месяц. Лучшим отелем в городе был «Бест уэстерн» – он удостоился внимания мемфисской и джексонской прессы. «Клэнтон корт», славившийся своими баром и рестораном, был полностью зарезервирован для репортеров из Атланты, Вашингтона и Нью-Йорка. Даже в далеко не фешенебельном «Ист-Сайд мотеле» стоимость номеров к июлю подскочила вдвое, но и там свободных мест не было.
Первое время город по отношению к прибывавшим чужакам был настроен вполне дружелюбно, несмотря на то что почти все они были довольно невоспитанными и имели самое немыслимое произношение. Однако после того, как в газетах появились первые статьи о городе и его обитателях, статьи не то чтобы недоброжелательные, а просто недостаточно лестные, жители, казалось, тайно сговорились держать языки за зубами. В полном людского гомона кафе мгновенно устанавливалась тишина, как только кто-то из посетителей замечал входящего приезжего. Даже торговцы на площади стали менее любезными с теми, кого не знали в лицо. Служащие в здании суда производили впечатление внезапно оглохших: настолько мало внимания обращали они теперь на задаваемые десятки раз в день одни и те же вопросы. Даже газетчикам из Мемфиса и Джексона приходилось прилагать неимоверные усилия для того, чтобы вытянуть из местного жителя хоть что-нибудь. Людям надоело ежедневно читать про себя в газетах, какие они все тут недалекие, олухи и расисты. Они игнорировали пришельцев, которым не могли доверять, и предпочитали заниматься каждый своим делом.
Оазисом во враждебной пустыне стал для репортеров бар в «Клэнтон корте», единственное место в городе, где еще можно было встретить дружелюбное лицо и по-приятельски поболтать, Они рассаживались по уютным кабинкам и, глядя на огромный телевизионный экран, предавались досужим рассуждениям о городке и предстоящем суде. Сопоставляли свои записи, заметки, заголовки, обменивались слухами и пили, пили допьяна, поскольку с наступлением темноты делать в Клэнтоне было совершенно нечего.
Гостиницы заполнились в воскресенье вечером, 23 июня, – за день до начала слушаний по вопросу о перемене места процесса. В понедельник утром газетчики собрались в ресторане «Бест уэстерн», чтобы выпить кофе и обменяться первыми впечатлениями. Слушание было первым более или менее важным событием в ходе всего дела и, возможно, единственным таковым до начала самого суда. Прошел слух, что Нуз болен и не хочет принимать участия в процессе, что он обратился в Верховный суд с просьбой назначить другого судью. Это всего лишь слух, без всякого указания на источник, без всяких деталей, подчеркнул журналист из Джексона. В восемь утра толпа с микрофонами и камерами наготове отправилась на площадь. Одна группа устроилась ждать у ворот тюрьмы, другая – у задней двери здания суда, но большая часть прошла прямо в зал заседаний. К половине девятого там уже яблоку негде было упасть.
Джейк наблюдал за всей этой деятельностью с балкона своего офиса. Сердце его билось чуть быстрее обычного, и стук его отдавался в желудке. Джейк улыбался. Он был готов предстать перед Бакли и телевизионными камерами.
* * *
Поверх спущенных к кончику носа очков Нуз окинул взглядом заполненный зал. Все на своих местах.
– Суд получил, – начал он, – заявление обвиняемого с просьбой о смене места рассмотрения его дела. Сам процесс назначен на понедельник, двадцать второе июля. Если верить моему календарю, до него еще четыре недели. Мной были установлены крайние сроки для подачи и рассмотрения подобных заявлений, и я надеюсь, что других у обвиняемого до суда не будет.
– Абсолютно верно, ваша честь, – прогрохотал со своего места Бакли, приподнявшись.
Скосив на него глаза, Джейк только покрутил головой.
– Благодарю вас, мистер Бакли, – сухо отозвался судья. – Обвиняемый должным образом поставил нас в известность о том, что защита его будет строиться исходя из того факта, что в момент совершения убийства он находился в невменяемом состоянии. Прошел ли обвиняемый обследование в Уитфилде?
– Да, ваша честь на прошлой неделе, – ответил Джейк.
– Будет ли на суде присутствовать его личный психиатр?
– Безусловно, ваша честь.
– Он уже обследовал обвиняемого?
– Да, сэр.
– Хорошо. Значит, с этим все ясно. Не будет ли у вас других заявлений?
– Ваша честь, мы собираемся просить суд пригласить большее, чем обычно, количество предполагаемых кандидатов в члены жюри присяжных...
– Обвинение выступит категорически против такого рода требования! – не выдержав и вскочив на ноги, разразился криком Бакли.
– Сядьте, мистер Бакли, – сурово осадил его Нуз, снимая очки и пронзая прокурора взглядом. – И пожалуйста, не вздумайте еще раз повысить на меня голос. Конечно, вы будете против. Впрочем, вы будете против любого заявления защиты. Это же ваша работа. Прошу больше не перебивать. Вам будет предоставлена прекрасная возможность высказаться после того, как мы закончим.
Бакли плюхнулся в свое кресло, наклонив голову с побагровевшим лицом. Никогда еще Нуз не кричал на него так.
– Продолжайте, мистер Брайгенс.
Джейка поразило то, как плохо Марабу выглядел: он казался больным и измученным. Может, давление подскочило?
– Возможно, мы представим в письменном виде отводы некоторым свидетелям.
– С обоснованиями?
– Да, сэр.
– Заслушаем их во время суда. Что еще?
– Остальное позже.
– Ну, мистер Бакли, какие будут заявления от вас?
– У меня ничего нет, – скромно ответил прокурор.
– Хорошо. Я желаю увериться в том, что с настоящего момента и до самого суда нас теперь не будут подстерегать никакие неожиданности. За неделю до начала процесса я приду сюда, чтобы выслушать и решить все связанные с судом проблемы. Рассчитываю на то, что ваши возможные вопросы будут должным образом оформлены и мы сумеем связать все концы до двадцать второго июля.
Нуз перелистал свою папку, нашел заявление Джейка и начал вчитываться. Джейк зашептался с Карлом Ли, чье присутствие было сейчас не обязательно, однако он сам напросился. В первом ряду кресел сидела Гвен с мальчиками. Тони с собой не взяли.
– Мистер Брайгенс, по форме ваше заявление безукоризненно. Сколько у вас свидетелей?
– Трое, ваша честь.
– А у вас, мистер Бакли?