— Прислали порции и для соколов и Брейвери, — одобрительно заметил он, ставя большую тарелку на стол. — Еда простая, но выглядит съедобной, и ее вполне достаточно.
Тарлах без интереса посмотрел на стол.
— Бери, что хочешь. Мне не хочется есть.
Лейтенант и слышать об этом не хотел. Он заставил командира поесть и выпить вина, чтобы тот смог наконец забыться.
Убедившись, что Тарлах лег, Бреннан отправился к себе. Он тоже отчаянно нуждался в отдыхе.
* * *
Комната Квена была немного больше и чуть богаче обставлена, чем те, что отвели сокольничим, но это одновременно жилая квартира и рабочий кабинет престарелого ученого, и Аден, целительница Лормта и сама настойчивая искательница знаний, думала, что найдет там и Квена, и Дуратана в ожидании отчета.
Серые глаза беспокойно устремились к ней;
— Как та бедная молодая женщина?
— Она без сознания и не испытывает неудобств. Пока ничего иного сказать нельзя, но раны у нее серьезные. С ней сейчас Пира, и кто-то будет находиться там постоянно, пока не минует кризис — к лучшему или худшему. — Аден покачала головой в смеси удивления и восхищения. — Ей трудно досталась поездка, но птичий воин правильно поступил, что привез ее сюда как можно быстрее. Удивляюсь тому, как эти воины понимают свою службу.
— Не удивляйся, — ответил ей Дуратан. — Я сражался рядом с сокольничими, когда служил пограничником. Действительно, они редко отдают свои мечи женщинам, но если клятва дана, они выполняют ее, выполняют полностью, даже если это им неприятно. Во время бегства от Карстена среди беженцев были женщины и девушки, и ни разу я не был свидетелем невежливого обращения или нарушения той ответственности, которую приняли на себя сокольничьи.
— И даже помимо клятвы, они всегда проявляют сочувствие. Если бы они нашли в пути раненую женщину, несомненно, сделали бы то же самое, хотя, может быть, и не ехали бы так быстро.
— Они, по крайней мере, дали ей шанс на жизнь, — сказала целительница. — Но нам придется иметь дело с ними или с их предводителем. Как же нам с ними обращаться?
— Так, как и раньше, оказывая гостеприимство, какое можем и какое они, примут, — удивленно ответил Квен, — А также позволив командиру изучать наши записи, как только он отдохнет.
— Квен! Учитель, ты хорошо понимаешь, что я имею в виду! В первую очередь он займется моим кладом. Пира принадлежит к его народу, а она изучает те же самые материалы.
— Ей придется поделиться с ним. Вряд ли они одновременно захотят одни и те же записи.
— Я говорю не об этом! — раздраженно воскликнула Аден. — На тебя совсем не похоже, Квен.
— На тебя тоже, — ответил он.
— И для Пиры необычен страх, который я в ней увидела, когда она узнала о приезде отряда! — Аден взяла себя в руки. — Она не хочет, чтобы ее утащили назад в деревню, прежде чем не познакомится со всеми сведениями о лечении. Она вообще не хочет возвращаться.
И не хочет быть убитой за свой побег, а это вполне возможно, судя по рассказам наших предыдущих гостей.
Она переводила взгляд с одного собеседника на другого.
— Достаточно плохо было, когда мы давали приют одному наемнику. Через несколько дней здесь их будет десять. Как мы можем помешать им открыть, что у нас одна из их женщин? Как помешаем убить ее? Мы не сможем остановить даже одного их воина, с этой его птицей!
— Это вопрос нашей безопасности и безопасности наших собраний. Раньше ни один сокольничий-мужчина не приходил к нам, было лишь несколько женщин.
Одной из них не понравилось прочитанное, и она даже попыталась разорвать рукопись. Манускрипт спасло только вмешательство Джерро, который там случайно оказался. Но если он встретится с одним из наемников, сможет помешать ему тоже или будет убит?
Дуратан позволил ей закончить, потом поднял руку.
— Нам нечего бояться, и твоей подруге Пире тоже.
Как я тебе говорил, я знаю этих людей. По нашим меркам, они жестки и холодны, но у них есть честь. Они не применят насилие ни к кому, кто под нашей защитой, после того, как мы их приняли. И можешь быть уверена, что их не выведет из себя прочитанное. Сокольничий не попытается уничтожить рукопись, которую читает. Для них немыслима такая потеря самообладания.
Аден вздохнула.
— Надеюсь, ты прав, друг мой. Я сама не смогла бы отказать командиру наемников после того, что он сделал, но мне страшно подумать о войне в Лормте, а ведь это его занятие и занятие его народа. По крайней мере, мужчин.
— Верно, но они же часто спасают жизнь, как случилось во время бегства из Карстена или при защите Эсткарпа и Верхнего Холлека. Они не служат Тьме и Тени, не подчиняются злу, не остаются на службе тех, кто проявил себя сторонником зла. Мы принимали здесь и гораздо худших людей, друзья мои, и они не причинили нам ущерба. Эти птичьи воины не обидят нас, а этот их предводитель уже внес свой вклад в наше хранилище знаний. И, возможно, внесет еще немало.
Оба сокольничьих проспали почти двадцать четыре часа, а последующие три дня Тарлах был занят, он размещал своих людей для недолгой стоянки и пополнял припасы для последнего этапа пути — к лагерю колонны, к которой принадлежал их отряд и которая подчинялась Варнелу, главнокомандующему народа сокольничьих. Хотя в его группе было всего девять человек — десять, включая его самого, — потребовалось много времени и энергии, потому что сокольничьи, строго придерживаясь обычая, предоставляли ему одному, своему командиру, вести все дела с жителями Лормта.
Но для Тарлаха это было хорошо. В состоянии госпожи Уны заметных изменений не было. Целители считали ободряющим признаком то, что она еще жива, но помимо этого ничего не говорили и не подавали надежд.
Тарлах заходил к ней ежедневно под предлогом, что в его ответственности забота о жизни и благополучии нанимателя, но эти мучительно краткие посещения не приносили ему утешения. Женщина долины еще больше похудела, ее хрупкость бросалась в глаза. К ней вернулась ее красота, но она приобрела неземной характер, как будто ее тело и душа готовились к последнему дальнему путешествию в Залы Доблестных.
У Тарлаха разрывалось сердце, когда он видел ее такой, ему хотелось прижаться губами к ее губам или даже просто коснуться маленькой руки в шрамах, но он никогда не оставался с ней наедине и потому вел себя так, как предписывали обычай и обстоятельства. И каждый раз, покидая комнату Уны, он был уверен, что видел ее в последний раз.
Отчаяние и боль невосполнимой утраты пожирали его, как рак, но капитан не позволял себе полностью погружаться в отчаяние. Ему не заниматься изысканиями, но на четвертое утро, как только Бреннан и остальные сокольничьи покинули Лормт, Тарлах заставил себя начать. Он принял на себя ответственность за судьбу своего народа и должен продолжить работу. Да и ради самого себя он не смел поступать иначе. Если ему нечем будет занять мозг, горе и бессилие сведут его с ума. Хотя потребовалась вся сила воли, чтобы заставить себя работать.