Дальше пошли обычные вопросы, которые задавались в таких случаях, и вполне стандартные на них ответы. Представители работников государственных стапелей благодарили правительство за заботу и все такое.
Посередине этого спектакля пришел сигнал с «нулевого поста» – из предварительной приемной, где посетителям предлагали выпить определенное количество алкоголя. Это не был жест гостеприимства, это была необходимость. Мудли принимал только пьяных посетителей, поскольку считал их неспособными к агрессии и покушению.
– Дивар Кевиш, ваше превосходительство, – хрипло произнесла дежурившая за баром девушка. – Ему наливать?
– Не нужно, Хони. Это человек проверенный.
– Как скажете, ваше превосходительство. Услышав какие-то посторонние фразы, люди на экране напряглись.
– Это не вам, господа. Просто я продолжаю держать руку на пульсе, так сказать, безопасности родины...
Отворилась потайная дверь, и появился Кевиши. Мудли приветливо ему улыбнулся и указал на стул. Затем выдернул какой-то шнур, и экран погас.
– Бланш!
– Слушаю, господин министр.
– Скажи этим, что связь оборвалась, а то у меня тут дела...
– Конечно, ваше превосходительство, скажу.
Когда Дивар Кевиши уселся в указанное кресло, Мудли поднялся, обошел свой рабочий стол и, взяв гостя за виски, поцеловал его в макушку.
Кевиши поморщился.
– Только с возрастом понимаешь, как важно иметь радом близкого человека, сынок, – не замечая реакции Дивара, с чувством произнес Мудли.
– В чем проблема, вытащи из психушки мою мать…
– Ты же знаешь, что это невозможно. Она на каждом шагу твердит, что приходится мне родной сестрой. Некоторые этому могут поверить, пойдут разговоры.
– Но это же правда, папа Джакоб. – Дивар издевательски заулыбался.
Мудли ничего не ответил, и, слабо махнув рукой, вернулся на свое место:
– Я позвал тебя, Дивар, чтобы поговорить о серьезных вещах.
– Да? И о каких же?
– Твоя деятельность в контрразведке начинает мешать некоторым уважаемым людям.
– Каким же это образом я мешаю уважаемым людям, господин министр?
– Ты их убиваешь. – Джакоб грустно улыбнулся и развел руками. – Ты устроил на них настоящую охоту.
– Но это не люди, отец. Это сволочи. Они расхищают государственную казну, подрывают обороноспособность Англизонского Объединения.
– В любом случае нельзя сразу все ставить с ног на голову. Меня просят вмешаться люди, которым я кое-чем обязан. Например, генерал Роммель. Это очень уважаемый человек. До сих пор к нему не было никаких претензий...
– Роммель – вор, – отрезал Кевиши и хлопнул по столу ладонью. – Он украл имущества на несколько миллиардов, а может, уже и больше. Я дал ему возможность покаяться, но, если он не пожелает этого сделать, удавлю...
– Но откуда такая злость, Дивар? – испуганно произнес Джакоб, робко заглядывая в лютые глаза собственного сына. – Откуда эта жестокость?
– Это не жестокость, господин министр. Это – принципиальность.
– Но чего ты хочешь добиться? Люди десятки лет зарабатывали на государственной службе – они не знают, как это делать иначе, И почему не дать им такой возможности? У нас богатая держава.
– Потому что на серьезные деньги, вроде тех, что контролирует Большая Четверка, можно запросто построить в государстве свое собственное государство, в котором не действуют никакие законы. А потом все правительство просто попросят не беспокоиться.
– Но есть же премьер-министр...
– Ваш премьер-министр говно! Он ничего не стоит и не имеет полной власти в своем государстве. А власть должна быть полной! Абсолютно полной должна быть власть! – От крика на лбу Кевиши выступила испарина.
Мудли подавленно молчал. Его так неожиданно обретенный сын, о котором когда-то Джакоб старался даже не думать, теперь угрожал взорвать весь его мир. Мир, к которому Мудли привык, в который он так гармонично вписывался, если не считать постоянных страхов и беспокойства за собственную жизнь.
– Неужели никогда, Джакоб Мудли, тебе не хотелось сбросить этих бесхребетников в вонючую канаву и раздавить их ногой?! – Кевиши проговорил это таким жутким свистящим шепотом, опершись на стол и наклонясь к Мудли, что тому стало страшно. – Неужели тебе никогда не хотелось управлять самолично и ни с кем не делиться?
Кевиши волновался, его красивое подвижное лицо то и дело странно менялось, и сквозь мужскую суровость вдруг явственно проступала на мгновение какая-то девическая мягкость черт.
– Были, были у меня такие мысли, – признался. Успокойся и сядь. Были у меня такие мысли, но к счастью, я вовремя понял, что для такой великой миссии я не создан. Мне хотелось жить как простому человеку... Жить и наслаждаться. А тебе не хочется наслаждаться жизнью, Дивар? Ты хочешь ожесточения? Откуда у тебя это?
– Откуда? – Губы сына тронула злая усмешка. – Оттуда, господин министр, оттуда. Из дома для брошенных сирот и олигофренов. Оттуда, где готовят юных уголовников. Оттуда, где меня три года насиловали здоровенные дебилы, а воспитатели успокаивали, говоря, что нужно потерпеть и скоро я сам смогу это делать с другими. Им и в голову не приходило, что кто-то не захочет этого делать. Ты не представляешь себе, что мне приходилось выносить! На меня это так давило, что я стал превращаться в женщину! А наш приютский врач, доктор Файнзофт, был в восторге. Он наблюдал меня как какой-то феномен и даже принялся писать какой-то труд, опираясь на мой редкий случай, и тогда я поклялся убить его первым из всех тех, кого я к тому времени уже приговорил к смерти...
– Не нужно больше этих мерзостей, Дивар! Прошу тебя!
Юноша замолчал и, к удивлению Мудли, быстро успокоился. Однако тут же задал неожиданный вопрос:
– Кто твой покровитель, Джакоб?
– Мой покровитель? – переспросил министр, делая вид, что не понял вопроса. – У меня нет никаких покровителей. Разве что премьер-министр, ему я часто звоню и отчитываюсь перед ним.
– Я говорю о настоящих покровителях, Джакоб. Я много чего о них уже знаю и хочу, чтобы ты свел меня с ними. Я не желаю больше работать вслепую.
– Я не понимаю тебя.
– Прекрасно понимаешь. Вот этот аппарат связывает тебя с ними напрямую. Хочешь, я сам сниму трубку?
– Нет! – Министр закрыл телефон обеими руками.
– Ну нет, так нет, – улыбнулся Дивар и вдруг быстрым движением ударил Мудли в грудь. Удар был не сильным, однако министр вздрогнул и, промямлив что-то нечленораздельное, обвис в кресле.
Кевиши вытащил из рукава спрятанную там иглу с парализатором и переложил ее в карман. Затем снял трубку заветного телефона.