Тютюнины купили билеты и прошли в зал, в котором уже сидели зрители – человек восемь.
– Чего-то пусто, Сереж, – пожаловалась Люба.
– Зато просторно.
Актеры не стали дожидаться полного аншлага и начали спектакль. Серега сразу задремал, а Люба, напротив, прониклась знакомой атмосферой латиноамериканских сериалов и даже немного поплакала.
«Завтра на работу, – сквозь сон думал Серега. – Интересно, как там Фригидин? Отмочили его или он еще слипнутый?»
Время от времени, когда Люба толкала его в бок, Сергей просыпался и произносил: «Ух ты!» Затем снова погружался в липкую дрему.
Окончательно он проснулся, лишь когда Отелло, Дездемона и Яго запели примирительную песню.
Люба заливалась счастливыми слезами и сморкалась в платок, а Серега чувствовал себя отдохнувшим и подумал, что правильно сделал, отправившись в театр.
Ранним утром, когда будильник Сергея Тютюнина только собирался зазвенеть, на другом конце города, возле парка Зрелых пионеров, случилась природная аномалия.
Кусты возле вагончика паркового сторожа вдруг подернулись туманом, который закрутился в тугой жгут и превратился в молодое голое деревце.
Деревце задрожало ветвями и выпустило листочки. Затем оно покрылось белыми цветами, которые тут же облетели, но только из одного из них начал стремительно расти плод.
Из-под дощатого настила, на котором стоял домик с метлами и лопатами, медленно выполз сторож. Он не помнил, как оказался под домиком, однако не придал этому значения. Подобное случалось и прежде.
С трудом поднявшись с четверенек, сторож посмотрел мутными глазами на увеличивающийся плод и сказал:
– Тоже мне мичуринцы…
Затем повернулся и на полусогнутых ногах поплелся в сторожку, чтобы вооружиться лопатой. Когда же он вернулся, то не обнаружил никакого дерева.
И снова не удивился. Такое с ним тоже случалось.
– Ох, – вздохнул сторож и запустил пальцы в нечесаную бороду, в которой было полно сухих листьев и выброшенных трамвайных билетов. Выпить хотелось так же сильно, как и накануне вечером.
– Ох, – вздохнул кто-то рядом. Сторож повернулся и увидел своего двойника. Один в один. И, хотя он давно не смотрелся в зеркало, сразу себя узнал: так страшно – на его памяти – никто никогда не выглядел.
– Ты кто? – спросил сторож и несильно ткнул двойника черенком лопаты.
– Ты кто? – повторил тот.
– Я – Палыч.
– Я… Палыч…
– Ну и хрен с тобой, – махнул рукой сторож и, положив лопату на плечо, заковылял в сторону пруда, где не так давно закопал несколько пустых бутылок. Теперь пришло время их достать.
Его двойник постоял на месте еще какое-то время, несколько раз повторил фразу «я – Палыч» и отправился к выходу с территории парка.
Несмотря на ранний час, перед воротами стоял крупный лысый мужчина и рассыпал голубям зерно.
– Я хочу быть с вами… Вы так красивы… Я хотел бы всегда кормить вас… – говорил лысый, тем самым подтверждая, что утро – время птиц и сумасшедших.
Двойник сторожа понаблюдал за кормящим голубей человеком и, раздувшись до его размеров, проскрипел:
– Я хочу быть с вами… Вы так красивы… Я хотел бы всегда кормить вас…
Получилось не слишком похоже. Двойник лысого толстяка немного потренировался и двинулся вдоль парковой ограды.
Он долго шел, никого не встречая, пока не увидел остановку троллейбуса, под козырьком которой стояла юная проститутка.
У нее были точеные ножки, обесцвеченные длинные волосы и свежий фингал под правым глазом.
Двойник толстяка задержал на ней свой взгляд и, остановившись, произнес:
– Я хочу быть с вами, вы так красивы, я хотел бы всегда кормить вас…
– Че-о-о? – угрожающе протянула проститутка и достала из сумочки кастет. – Повтори, чего ты сказал!
– Я – Палыч.
– Пошел вон, козел, пока я тебе рога не поотшибала.
Мимо проехали две машины, потом показался троллейбус. Девушка убрала оружие и, как только двери открылись, заскочила внутрь.
Двери зашипели, и троллейбус уехал.
Двойник лысого издал шипение, имитируя закрывающиеся двери, а затем вздрогнул и уместился в узкую фигурку увиденной девушки. Под глазом проявился живописный синяк. Мгновение спустя с легким хлопком материализовалась из воздуха сумочка.
Девушка задумчиво постояла, вспоминая, чего еще не хватает, потом потерла двум пальцами – и на ее ладонь лег кастет.
– Я – Палыч, – произнесла она неженским голосом и, убрав кастет в сумочку, зашагала дальше – к центру города.
Примерно к одиннадцати утра девушка остановилась перед рекламным щитом, на котором была изображена большая карта города.
Поискав глазами нужную улицу, она уже собралась идти, когда её руки коснулся смуглый незнакомец.
– Э, «Наташа», давай дружить будем. Да? Сколько стоишь, да?
– Я – Палыч, – ответила девушка.
– А я Мурат, да? Сколько стоишь? Деньги есть, да?
– Я хочу быть с вами, вы так красивы, я хотел бы всегда кормить вас… – заговорила «Наташа» глуховатым болезненным голосом.
– Э-э… – Мужчина на минуту растерялся, но, окинув взглядом ладную фигурку, продолжил переговоры:
– Деньги есть. Я немножко фрукты торгую – есть, говорю, деньги.
– Тоже мне мичуринцы… – невпопад ответила девушка.
– Почему Мичурин? Зачем обижаешь, да?
– Че-о-о? Повтори, чего ты сказал! – В руках «Наташи» появился никелированный кастет, мужчина невольно попятился:
– Ничего не сказал! Уже ничего!
– Пошел вон, козел, пока я тебе рога не поотшибала.
Когда незнакомец ретировался, девушка еще раз проследила маршрут по карте города и зашагала к трамвайной остановке, на которой собирался народ.
Увидев симпатичную блондинку, к ней сейчас же подошел молодой человек в очках и со скрипичным футляром в руках.
– Прошу простить меня, – несмело начал он. – Я понимаю, что знакомиться на улице неприлично, но… Одним словом, меня зовут Петя. Можно просто Петр. А как вас зовут?
– Я – Палыч, – прохрипела девушка. Петр напрягся.
– Прошу меня простить, я, наверное, плохо расслышал. Как ваше имя, вы сказали?
– А я Мурат, да? – снова мужеским голосом, но уже с акцентом произнесла незнакомка.
Люди вокруг стали на нее коситься, однако Петр со скрипичным футляром не сдавался.