Мать была другой. Хоть это и стоило ей больших усилий, но она старалась всегда держать в чистоте и себя, и своего ребенка.
Энтрери пришло в голову, что жизнь могла окончательно сломить ее и Шанали изменилась. Поморщившись, он от души понадеялся, что здесь теперь живет кто-то чужой. Но это значит, что мать умерла. Вряд ли она уехала, потому что ей было уже за двадцать, когда сына забрали, а после двадцати отсюда уже никто не уезжал. Если же она осталась жить здесь, то это по-прежнему ее дом.
Энтрери стало нехорошо. Не в силах больше выносить зловония, он выскочил на улицу. Со всех сторон к нему устремились взгляды, полные ненависти, злорадства, зависти. Тяжело дыша, он чувствовал, что едва ли ему было так худо за всю его взрослую жизнь.
Постаравшись взять себя в руки, он оглянулся на качавшуюся на скрипучих петлях дверь. С какой отчетливостью встали перед ним картины далекого детства! Здесь, на этом холодном полу, он спал, не зная, куда деваться от клопов. Он вспомнил, в каких муках протекал каждый день матери, вспомнил и желчного отца, тоже причинявшего ей немало страданий. Давно он уже не думал так много о своих юных годах. Энтрери даже смутно припомнил мальчишек, с которыми носился по улице. Все-таки какая-то радость была и в этой беспросветной нищете; удивительно, но в этой неожиданной мысли он обрел некоторое утешение.
Повернувшись, он наткнулся на старуху с лицом, изрезанным глубокими морщинами.
– Глянь-ка ты, какой красавчик, сапожки-то у него какие, меч сверкает! - прошамкала она.
Энтрери смотрел на ее горбатую фигуру, пергаментное личико и выцветшие глаза - как будто видел много раз и в то же время не встречал никогда.
– Что, самый главный тут, да?! - зло крикнула старуха. - Ходишь, куда пожелаешь и когда вздумается?
Энтрери знал, что множество глаз наблюдает сейчас за ним, и понимал, что старуха говорит не от себя, а от всех этих людей, чувствуя их молчаливое одобрение.
– Лучше бы смотрел, куда идешь, - сказала она и хотела ткнуть Энтрери пальцем в грудь.
Случалось, что чародеи принимали обличье простых людей и якобы нечаянным прикосновением обрушивали на свою жертву силу заранее приготовленного заклятия. Энтрери это было известно, поэтому, даже не размышляя, он машинально схватил старуху за запястье рукой в волшебной перчатке, которая вбирала в себя все магические энергии, и довольно грубо вывернул ее руку.
– Ты же не знаешь, кто я такой, - тихо проговорил он.- И не знаешь, зачем пришел. А поскольку тебя это не касается, то не лезь больше.
Он заметил, как многие из отдыхавших в тенечке соседей поднимаются, возмущенные его выходкой, но заступиться никто не решился.
– Если тебе жизнь дорога, - прибавил убийца и, оттолкнув старуху, пошел своей дорогой.
Он решил, что прирежет первого же, кто осмелится на него напасть. А из второго, если это их не остановит, высосет все силы с помощью кинжала, чтобы справиться с накатившей на него слабостью. Однако достаточно было сделать только два шага, чтобы понять - опасаться ему некого.
Только вот старуха оказалась упрямой.
– Глядите-ка, какой страшный, а! - заверещала она. - Посмотрим, будешь ли ты так пыжиться, когда Белриггер узнает, что ты лазил в его дом!
У Энтрери едва не подкосились ноги, и он усилием воли удержался от того, чтобы ринуться назад и расспросить старуху об отце. Позже. Сейчас он привлек внимание слишком многих рассерженных людей.
Зная, что один из прежних обитателей улицы, а именно его родной отец, жив, Энтрери, возвращаясь на площадь, внимательнее присматривался к сидящим у домов беднякам. Во многих из них он подмечал знакомые черты - наклон головы, жест, характерный взгляд. Это была улица его детства. Он узнавал людей, хотя они сильно постарели. А кое-кто из молодежи имел сходство с его бывшими соседями, - наверное, их дети.
Хотя, быть может, дело просто в том, что все бедняки похожи, ведь жизнь и заботы у них везде одинаковые.
Да и вообще, какая разница, главное, что отец все еще жив.
Мысль эта весь день преследовала Энтрери. Гулял ли он по улицам Мемнона или шел в порт, под жарким солнцем или в сумерки, она не оставляла его в покое.
Артемис Энтрери не раз за свою жизнь без тени сомнения храбро вступал в бой с такими воинами, как Дзирт До'Урден, но вернуться после заката в свой старый дом он заставил себя с трудом. Чтобы пробраться в лачугу незамеченным, он применил всю свою сноровку, неслышно снял несколько досок, которыми была забита задняя стена, и проскользнул внутрь.
В лачуге никого не оказалось. Энтрери приладил на место доски, в темноте пробрался в дальний угол, сел лицом к двери и стал ждать.
Часы тянулись медленно, но убийца не терял бдительности, и, когда дверь наконец распахнулась, он даже не вздрогнул.
Еле переставляя ноги, вошел какой-то старичок. Маленький, сгорбленный, он делал такие короткие шажки, что ему пришлось раз десять передвинуть ноги, чтобы добраться до стоящего в метре от него стола.
Чиркнув огнивом, он зажег свечку, и убийца смог разглядеть его лицо. Старик был не просто худой, а страшно тощий, кожа да кости, а его лысая голова под безжалостными лучами солнца так покраснела, что в слабом пламени свечи напоминала тлеющий уголь. Лицо заросло клочковатой седой бородой, а поскольку он постоянно жевал губами, она шевелилась, и растительность выглядела еще более неопрятно.
Трясущимися грязными руками он достал кошелек и вывалил его содержимое на стол. Что-то бормоча, старик стал выбирать медяки и серебряные монетки из кучки блестящих камушков, какие можно было набрать на пляже южнее доков. Убийца вспомнил, что, когда он был маленьким, многие соседи собирали красивые камушки, а потом предлагали их на богатых улицах прохожим, и те давали им монетку-другую, лишь бы отвязаться.
Энтрери не узнавал старика, однако не сомневался, что это не Белриггер, - быть не может, чтобы жизнь так исковеркала его жестокого отца.
Старичок негромко захихикал, думая о чем-то своем, и Энтрери вдруг широко открыл глаза - он узнал его. Бесшумно поднявшись, он подошел к столу. Старик ничего не заметил, тогда убийца накрыл ладонью кучку его сокровищ.
– Чего? - воскликнул старичок и отпрянул. Эти диковатые глаза… зловонное дыхание… Энтрери больше не сомневался.
– Кто ты? - пролепетал старик.
– Неужели не узнал родного племянника? - улыбнулся убийца.
* * *
– Дьявол тебя забери, Тоссо-паш, - проворчал вошедший в лачугу часом позже человек. - Если снова обделаешься, проваливай на…
С зажженной свечой он двинулся прямиком к столу, но услышал, как за его спиной закрылась дверь. Значит, кто-то забрался в дом.
Белриггер обернулся.
– Ты не Тоссо, - сказал он, смерив незнакомца взглядом.
Энтрери тоже смотрел на него, сомнений не было - перед ним отец. Годы его не пощадили. Он высох, выглядел изможденным, как будто все это время, что они не виделись, ничего, кроме крепких напитков, ему в рот не попадало.