Мир закачался, точно земля под тяжелыми шагами, смрад усилился, и из гробницы выбралась гора слизистой плоти цвета свежих огурцов. От испуга задрожало все вокруг, с треском развернулись огромные крылья.
Кхтул-лу напоминал свои изображения, только был много больше и страшнее. Щупальца на его физиономии шевелились, а глаза, похожие на две лужицы светящегося гноя, казались незрячими.
Ручища длиной с беговую дорожку протянулась и схватила одного из адептов Церкви Святой Воды. Сжала так, что тот вскрикнул, и уволокла туда, где под шевелящимися отростками прятался рот.
Я напрягся, напружинил мышцы, приподнял ноги и, ободрав подбородок, свалился на пол. Долгожданная свобода пришла ко всему моему телу, за исключением рук, которые были связаны отдельно.
Удрать, конечно, можно и с веревкой на запястьях, но удирать я не собирался.
Вскочив, я метнулся к углу обелиска и принялся перетирать об него путы.
Сожрав сектанта, Кхтул-лу содрогнулся всем телом, и глаза его на миг стали прозрачными. Все понятно, этому дохлому, но в то же время бессмертному здоровиле надо нажраться людишек, чтобы начать видеть.
Тоже мне, Вий недоделанный, поднимите мне веки и все такое…
Огромная лапища вновь потянулась к сбившимся в кучку последователям нашего лысого «друга», но те и не подумали разбегаться, так и стояли, словно оцепеневшие кролики перед удавом. Только сам Шоррот отбежал в сторону, принялся размахивать Печатью и бормотать что-то. Когда нож в его руке засветился подобно раскаленному слитку металла, предводитель сектантства развернулся и потрусил к обелиску с привязанным туристом.
Пылающее лезвие вошло тому в грудь и распороло ее, как мешок из гнилой кожи.
Кхтул-лу, харчивший очередного члена своего фан-клуба, задергался и недовольно зашипел.
– Ха-ха-ха! – выкрикнул Шоррот и рванул в мою сторону.
Но в этот момент веревки сдались и свалились с моих запястий. Я увидел удивление на лице лысого дедушки, обнаружившего, что обреченный стать жертвой пленник нагло разгуливает на свободе. Шагнув ему навстречу, я размахнулся и от души влепил старикану в челюсть.
Клянусь, увидь этот удар тренер, он немедленно дал бы мне камээса!
Предводителя сектантства, пойманного на встречном движении, приподняло и отшвырнуло на пару метров. Он перевернулся на лету, шлепнулся на пузо и остался лежать, распластанный, подобно морской звезде. Печать выпала из его руки, из ослабевших пальцев вывалился светло-желтый нож.
Это было очень кстати – я схватил нож и побежал туда, где были привязаны соратники по революционному отряду имени Арнольда Тарасовича.
– Пат, это ты? – воскликнул Бартоломью, увидев мою физиономию.
– Нет, твоя любимая мамочка, – ответил я. – Сейчас я вас освобожу, и мы дадим отсюда деру.
Жертвенный нож оказался плохо приспособлен для перепиливания веревок, но я старался изо всех сил. Кхтул-лу тоже старался, тщательно пережевывая сектантов, по-прежнему таращившихся на него, как детишки на клоуна. Пускал кровавые слюни, дергался, и глазищи его становились все более живыми и осмысленными.
Еще немного, и эта зеленая гнида начнет видеть.
Освобожденный худред принялся тереть запястья, а я рванул к Ангелике.
– Привет, барышня! – сказал я белокурой бестии. – Доблестный герой явился, чтобы спасти тебя!
– Не смею ему мешать, – ответила она. – Хотя, честно говоря, предпочла бы спастись сама.
Я повернулся на шум и обнаружил, что нокаутированный Шоррот поднимается на ноги и трясет башкой. Глянув в сторону Пожирателя Душ (и тел тоже, кстати), он взвизгнул и потащился к двери. Забытая Печать, на которой не было и следа крови, осталась лежать на полу.
– Антон, хватай его! – рявкнул я.
Бартоломью завертел головой и бросился к предводителю сектантства, но тот повел рукой, и худреда отбросило. Надо же, сохранил силы, дедуган двухсотлетний, ни дна ему, ни покрышки!
Шоррот исчез за дверью, а я справился с путами Ангелики и принялся за веревки Харальда. Сектантов в гроте осталось человек пять, прочие сгинули в пасти слизистого бога. Уцелевший во всей этой катавасии турист решил, что это все для него чересчур, и потерял сознание.
– Бегите! – крикнул я, когда коллега оказался на свободе. – Я попытаюсь его задержать!
– Каким образом? – Ангелика глянула на меня с подозрением.
– Вон Печать, вот нож, – я взмахнул клинком. – И во мне течет моя кровь, вторая группа, резус отрицательный. Мне удавалось отогнать мелких тварюшек, может быть, получится сладить с их боссом? Все, не мельтешите, выбирайтесь на поверхность и бегите отсюда!
Кхтул-лу схарчил последнего адепта Церкви Святой Воды, рыгнул так, что щупальца на его физиономии вытянулись горизонтально и обнажился черный провал рта. Глаза Великого Жреца залила глубокая, ядовитая синева, и я ощутил его взгляд, полный злобы и презрения.
– Убирайтесь! – рявкнул я и помчался туда, где лежала Печать. Схватил ее, ощутил прикосновение прохладного металла и едва не выронил, когда по руке словно хлестнуло током. – Твою мать!
Развернувшись, я обнаружил, во-первых, что Кхтул-лу приподнялся на уродливых толстых ножищах и развернул крылья, став похожим на явившуюся прямиком из наркоманских глюков помесь слона с цыпленком, и, во-вторых, что мои соратники и не думают удирать.
– Идиоты! – рявкнул я. – Уходите!
Кхтул-лу сделал шаг и ступил на бетонную плиту. Та затрещала, но выдержала, стены затряслись, а снизу, словно из неимоверной глубины, донесся полный ликования и истошной злобы вой. Несколько строений, видневшихся позади гробницы, с грохотом рухнули.
– А ну-ка стой, жаба! – я вскинул Печать и встал на дороге у мертвого бога.
И тут, клянусь чем угодно, этот огуречный урод сложил щупальца на морде в улыбку.
– Стой! – повторил я, помахивая ножом и наступая на Пожирателя Душ. – Чем ты, древняя харя, можешь нас напугать? Что ты можешь сделать с людьми такое, что они до сих пор не делали с собой сами?
Страха я в этот момент не испытывал, беспокойства тоже, лишь холодную ярость.
– Убивать, мучить и пытать мы умеем не хуже тебя и твоих сородичей! – я уже орал, и Кхтул-лу смотрел на меня с сомнением и удивлением. – Мы придумали концлагеря, ядерное оружие, инквизицию и телевизионную рекламу! Мы, а не ваша компания дохлых древних уродцев! Ежели ты вылезешь наверх, тебя никто не будет бояться! Рядом с Гитлером, Торквемадой, Гомером Симпсоном и Чубайсом – ты просто лох!
И в этот момент я ощутил прикосновение.
Что-то холодное аккуратно дотронулось до моего лба и проскользнуло в голову. На миг возникло чувство, что мозг погрузили в жидкий азот, а этому ощущению на смену пришла необычайная легкость.
Я одновременно был собой, Александром Патриарших, тридцати лет, уроженцем Городца и сотрудником журнала «Вспыш. Ка», и в то же время являлся чем-то большим и холодным, как Антарктида, исполненным древней кипящей злобы, смертоносного яда и еще… удивления и страха.