Тот, больший, кем я был, читал мысли меня, меньшего, заглядывал в глубокие слои памяти и по ним пытался понять, что же такое человеческая цивилизация, каковы эти существа под названием «люди», и с чем их едят.
Понятное дело, когда лежишь в гробнице на дне океана, сложно следить за новостями по радио, а от безумных колдунов, что возносят тебе молитвы, особенно много не узнаешь.
И вот великий Кхтул-лу пытался разобраться, с кем свела его судьба.
Ощущение было довольно мерзкое – в моих невесомых внутренностях копошились десятки мышей, я почти слышал их попискивание, а перед глазами потоками неслись образы, эпизоды из моей жизни, куски фильмов, страницы прочитанных книг, рисунки и фотографии.
А потом этот водопад исчез, и я словно рухнул с высоты в свое собственное тело. Звучно клацнул зубами и обнаружил, что надо мной нависает зеленая ладошка величиной со стол.
Один из ее пальцев аккуратно качнулся, и ноготь размером с саблю нанизал на себя Печать. Второй выбил у меня из руки жертвенный нож, но при этом не зацепил меня, и ручища отдернулась. Я увидел Пожирателя Душ, сжавшегося и мрачного, как вышедший из дверей учительской двоечник.
Испустив низкий свистящий рев, он развернулся и зашагал к гробнице.
«Неужели все?» – я пытался привыкнуть к тому, что я – это всего лишь я, и не более того.
Кхтул-лу рывком вдвинулся в темный проем, и на его месте возникла дверь вдвое толще предыдущей, тяжелая и черная, как тонна угля. Обзавелась крест-накрест наложенными металлическими полосами, рядами клепок и даже рунической табличкой с надписью: «Не влезай! Убьет!»
Зарокотало, загрохотало, и чудовищный мертвый Р’лайх начал медленно опускаться. Между зданиями заклокотала вода, в бурунах поплыли обрывки водорослей, вверх ударили фонтаны белой пены.
Зеленоватый туман рассеялся, стал виден потолок, набежавшая волна обдала меня солеными брызгами. Я моргнул и понял, что явившийся из морских глубин город сгинул без следа.
– Ух ты! Круто! – воскликнул Бартоломью так, словно только что вышел из кинотеатра.
Заплескало, в край бетонной плиты вцепилась когтистая лапа. Рядом с ней объявилась вторая, и из воды начал выбираться кхтулоид. Выпучил глазищи, накатила дикая вонь, на свисающих с морды щупальцах запульсировали присоски.
– Ну вот, неужели опять драться? – сказал я без воодушевления. – Мы твоего батю пинком в зад спровадили…
Кхтулоид завизжал, как свинья под ножом, и рухнул, расползся холмиком серо-зеленой слизи.
– Это ты его? – спросила Ангелика. – Надо же, никогда не думала, что такое возможно.
– Я вообще парень шустрый, – заявил я. – Еще и не то могу!
– А почему ушел большой? – полюбопытствовал Антон.
– Я ему объяснил, что с нами лучше не связываться. Что стоит ему высунуть харю, как он попадет в шоу Малахова «Пусть говорят», будет петь дуэтом с Киркоровым и танцевать на льду с Анной Семенович. И только после того, как желтая пресса обсудит его роман с Ксюшей Собчак, ему позволят завоевать мир! Кхтул-лу оказался парнем умным, он решил миллион-другой лет подремать, подождать, пока мы сами вымрем.
Вся эта полная бравады речь была призвана замаскировать тот факт, что сил у меня осталось меньше, чем у издыхающей курицы, что мне больше всего хочется упасть и уснуть прямо в «уютном» подземелье.
– Мы забыли кое о чем, – сказала Ангелика. – Шоррот-то удрал.
– Надо настичь и наказать, – согласился я. – Харальд, займись соотечественником, а потом вылезайте и догоняйте… Дорогу помнишь?
Коллега кивнул и направился к обелиску, у которого поник без с сознания последний уцелевший турист, а мы втроем побежали к двери. Выбрались в коридор, рванули вверх по лестнице, и тут выяснилось, что наша шпионка запомнила план подземелий до последнего поворота.
Она ни разу не сбилась по пути наверх.
Очередная лестница привела нас к открытому люку, и мы вылезли на поверхность рядом с вертолетной площадкой.
– Уйдет, гад! – воскликнул Бартоломью.
Над Фьяроем занималось неспешное норвежское утро, ползли облака, моросил дождь. А на ВПП с нарастающим рокотом раскручивался винт маленького сине-белого вертолета.
– Уйдет, – подтвердил я, – у нас даже пистолета нет. Или ты, Ангелика, что-нибудь предложишь?
Но белокурая бестия лишь пожала плечами – тут и она была бессильна.
Вертолет поднялся и с наглой неспешностью устремился к Большой земле. Но в этот момент Фьярой качнулся, недра сделали злобную отрыжку. Море выплюнуло водяной жгут толщиной с бочку, и тот с изящной легкостью сбил сине-белую машину на лету. Та легла набок, несколько раз крутанулась и резко пошла вниз, оставляя хвост темного дыма.
– Падает! – радостно заорал я. – От большого босса не уйдешь!
Природа не способна восстать против законов физики и выбросить на тридцать метров вверх язык воды. Зато обиженный собственным поклонником Пожиратель Душ в состоянии соорудить такой фокус.
Остров дрогнул во второй раз, когда вертолет подобно метеориту врезался в землю. Взметнулось оранжевое пламя, по склонам холма, на котором стоял особняк Шоррота, побежали трещины.
– Ай-яй-яй! Землетрясение! – воскликнул Бартоломью. – Надо уходить отсюда!
– Надо, – согласился я, – но сначала проверим, что с нашим лысым «другом».
И мы отправились туда, где пылали остатки летающей машины.
– Тут невозможно выжить, – сказала Ангелика, когда мы остановились, не дойдя до нее метров двадцати. – Жар…
Она осеклась, а я испытал желание протереть глаза, поскольку в огне и дыму кто-то замаячил. Раздвинув черно-алые языки, точно обыкновенные занавеси, на чистое место выбрался Хаим Шоррот, облаченный в дымящиеся лохмотья, но сам совершенно невредимый, без единого ожога.
Желание протереть глаза сгинуло, возникло другое – срочно опустошить желудок.
– Ну надо же… – голос Антона прозвучал слабо. – Ну и красавец.
А я вспомнил слова Твардовского, произнесенные в самой старой гостинице Кракова: «Теперь Джаван не таков, как обычные люди. Он даже не таков, как я». И не просто вспомнил, а осознал, что именно имел в виду сивобородый колдун с червяками в волосах.
Предводитель сектантства лишь очертаниями тела напоминал человека, плоть же его была черной и бархатистой, как шкурка крота. По ней пробегали уродливые вздутия, местами торчали сосочки и жгутики, некоторые из них пульсировали и шевелились. На животе, там, где у людей находится пупок, имелось круглое пятно цвета спекшейся крови, а на нем выделялись образующие сложный рисунок шрамы.
Похоже – та самая Печать.
И исходящая от Шоррота вонь была такой, что пробивалась даже через смрад горевшего вертолета.
– Опять вы, – прохрипел наш лысый «друг». – Уйдите с дороги. Вы не в силах причинить мне вреда.