– Это значит – смокинг можно не надевать, – сказал Иван и, засунув руку под рубашку, почесал живот. – И то хорошо, а то на обеде я сидел, точно на иголках. Даже пукнуть боялся.
– Если бы посмел, Анна бы тебя убила, – проговорил Олег.
Они сложили фигуры в доску, ее Олег взял под мышку, и все вместе пошли вниз. Сергей оказался в гостиной, крутился вокруг расставлявшей тарелки Насти. Девушка отчаянно краснела под его взглядами.
– Прошу, заходите, – сказала Анна.
Она сменила платье на другое, но того же цвета, накинула поверх шелковую шаль, черно-красную, с бахромой. В черных прямых волосах появились серебристые заколки, маленькие и ажурные.
За окном еще не было темно, но на столе горели свечи, поставленные в массивные деревянные канделябры.
– Приступим, – сказал Николай и отодвинул тот стул, на который предстояло сесть хозяйке дома.
Ужин оказался куда более изысканным, чем обед. Все блюда, начиная с рулетиков из лосося и морского коктейля, были очень сложными. Игорь попробовал запеченное с черносливом мясо, съел жареного с бобами тунца. Когда Настя принесла торт, он только вздохнул.
Но отказаться от кондитерского великолепия, увенчанного горой взбитых сливок, не нашел сил.
– Очень здорово, – сказал Олег, когда с тортом было покончено и Николай разлил по бокалам «Наполеон». – Не могу не выразить восхищения хозяйке. Не вспомню, когда последний раз так ел.
Анна улыбнулась, насмешливо и чуточку надменно, в синих глазах ее мелькнуло лукавство.
– Не стоит благодарности, – сказала она. – Там, где появляешься ты, – тут странный взгляд достался Игорю, – все меняется, все рушится. Вероятно, это прощальный ужин, поминки по той спокойной жизни, к которой мы привыкли. Не спорь, – Анна подняла руку, – даже не думай.
И Олег покорно склонил голову.
– В любом случае мы прожили больше, чем отведено Богом обычным людям, – сказал Николай. – И всегда знали, что смерть рано или поздно вспомнит о нас. Поэзия, душа народа, умерла, и вместе с ней умрем и мы. Но пока мы живы, давайте наслаждаться стихами.
Сергей улыбнулся, криво, неестественно, покрутил головой и потянулся к бутылке.
– Я начну, Коля, – проговорила Анна, – пусть нашим гостям станет сегодня немного грустно…
И она начала читать, медленно, нараспев, глядя в окно, мимо сидевших за столом:
Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
И увидел небес молодое лицо.
Свечи чуть слышно потрескивали, оплывая, за стенами дома шумел поднявшийся ветер. А она говорила и говорила, мерно и глухо, и Игорь чувствовал, как ее спокойный голос уводит за собой:
Много звездных ночей, много огненных дней
Я скитался, не зная скитанью конца,
Я смеялся порывам могучих коней
И игре моего золотого кольца.
Николай улыбался, Сергей пил коньяк из бокала, точно обыкновенную воду, лицо его кривилось. Олег сидел бесстрастный, как статуя, Иван возился и вздыхал, на лице его было что-то вроде досады.
А Игорь чувствовал, что не в силах пошевелиться, не в состоянии сбросить с себя колдовскую силу низкого женского голоса:
И, смеясь надо мной, презирая меня,
Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
Люцифер подарил мне шестого коня —
И Отчаянье было названье ему.
Анна замолчала.
– Браво, – сказал Сергей. – Великолепно. Это потрясающе. Как жаль, ах, как жаль, что больше никогда…
И он резко замолчал, сжал кулаки.
– Теперь моя очередь, Аничка, – Николай ласково взглянул на жену, погладил ее по руке, и прокашлялся.
Голос его изменился, стал более звучным, сильным:
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Услышав эти строки, Анна вздрогнула, лицо ее исказилось, словно от муки. Но Николай не обратил на это внимания, продолжил читать, вроде бы спокойно, без всякого выражения, но с ощутимым внутренним усилием.
Напряжение копилось в комнате, невидимое, но ощущаемое, словно статическое электричество.
Стихотворение оказалось коротким.
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля…»
Николай замолчал, и напряжение мгновенно исчезло. Остались только горевшие свечи, шорох вечернего ветра за окном и люди вокруг стола, ошеломленные, растерянные и потрясенные.
– Смотрю, мы смогли произвести на вас впечатление, – сказал Николай и улыбнулся, еле заметно, одними краешками губ.
– Даже слишком сильное, – покачала головой Анна. – Наверное, хватит стихов. Расскажи, Коля, что-нибудь про Африку.
На следующее утро Игорь проснулся только к десяти. Открыв глаза, обнаружил, что Олега в комнате нет. Оделся и вышел в коридор, постучал в ту дверь, за которой поселили Сергея и Ивана, но в ответ не услышал ничего. Заглянув внутрь, обнаружил пустоту и тишину.
Спустившись на первый этаж, столкнулся с хозяйкой дома.
– Доброе утро, – сказала она. – Ваши друзья уехали вместе с Колей. Появятся только вечером. Умывайтесь, и прошу на кухню. Завтрак ждет вас.
– Хорошо, спасибо.
На секунду Игорь испытал нечто вроде обиды, что его не взяли с собой, оставили тут скучать. Но она отступила, сменившись облегчением – целый день провести на одном месте, никуда не нужно ехать или идти…
После бешеной гонки последних дней – настоящий рай.
Он не спеша умылся, потом тщательно побрился, глядя в висевшее над раковиной овальное зеркало. Осмотрел синяки и ссадины, точнее, то, что от них осталось, и пошел на кухню.
Там его ждал завтрак – омлет, тосты с маслом и мармеладом и очень крепкий кофе.
– Спасибо, – сказал Игорь, поднимаясь из-за стола. – По-моему, если мы проживем у вас чуть подольше, я начну толстеть…
– Это не самое худшее, что может случиться с человеком, – задумчиво проговорила Анна. – Пока отдыхайте, а примерно в полдень, если не возражаете, мы с вами сходим в магазин. Нужно купить продуктов на всех.
– Конечно, – кивнул Игорь.
Она глянула на него чуть проказливо и сказала:
– Библиотека в вашем распоряжении. Вон та дверь, рядом с гостиной. Берите все, что там найдете.
Библиотека оказалась просторной и полутемной. Стеллажи с книгами стояли так тесно, что между ними с трудом получалось протиснуться. На полках были книги на русском, английском и французском, рядом теснились энциклопедии, сборники поэзии Теофиля Готье и пьес Еврипида.
Игорь побродил некоторое время, беря в руки то одно, то другое, а потом вытащил первый том монументального издания «Вселенная и человечество», выпущенного еще до революции, принялся смотреть картинки и увлекся.