Механическая нежить тоже хочет жить.
Держа оружие наготове, мы взобрались на платформу, и началась игра в пятнашки со смертью. Три шага вперёд, затем пять влево, ещё пять наискосок, и мы оставили позади «Мухобойку» и «Магнит». Зато прямо перед нами оказался «Морозильник», заметный только благодаря тепловизорам.
Снаружи — ничего особенного, просто область пространства, где температура почему-то ниже, чем вокруг, хотя ниже значительно — порой на двадцать-тридцать градусов.
Зато внутри — настоящая аномалия.
Отрубаются все следящие импланты, теряется ощущение направления, и обычные органы чувств вскидывают лапки кверху. Огонь не горит, гранаты не взрываются, а обитатели ловушки, именуемые обычно «снегурочками», затевают с гостями странные игрища.
И эти игры часто заканчиваются смертью — от переохлаждения или удушья.
Нет уж, мы этакий аттракцион сторонкой обойдём, как и вот эту «Алмазную пыль», и очередную «Мухобойку», способную превратить человека в мясной блин, и «Дурман», от которого не спасет никакая маска. Наночастицы проникнут через любой фильтр, заберутся в лёгкие, ну а дальше возможны варианты — либо быстрая смерть от отравления, либо медленная оттого, что тебя жрут изнутри.
Хрен редьки, в общем, не слаще.
Мы петляли, протискивались между ловушками порой через самые настоящие щелочки. Понятное дело, что двигались не особенно быстро, но зато пока оставались живы и целы.
До того места, где можно будет спрыгнуть с платформы на пути, оставалось метров десять, и я уже готовился вытереть со лба честный трудовой пот, когда пол под нашими ногами дрогнул.
— Это ещё что? — спросил Колючий, и я уловил в его голосе страх.
— Это… — я осёкся.
Издалека, со стороны «Менделеевской», донёсся протяжный гул, хорошо знакомый всякому, кто до Катастрофы бывал в московском метро — шум приближающегося к станции поезда.
Вот только поезда здесь больше не ходят. А это значит…
— Сцепщик! — клянусь, в один момент я едва не поддался позорной панике.
Захотелось развернуться и с воплем ринуться через ловушки к эскалатору, и наверх, к свету, где полно всяких опасных чугунков, но не ползают механические червяки в сотню метров длиной!
— Что делать будем? — Спокойный тон Синдбада вернул мне способность здраво соображать.
— Прикинемся ветошью. Вон там, — я указал на стену, которой заканчивалась платформа. — Прижмёмся к ней, затаимся, а если он выскочит на полной скорости, то может нас и не заметить. Ну а если это не сработает…
В этом случае можно заказывать панихиду по рабу божьему Лису и присным его, ибо я не слышал ни об одном случае, когда кому-то удалось остановить Сцепщика даже «Плетью».
Механический гул нарастал, набирал мощь, а мы судорожными рывками одолевали последние метры дистанции, стараясь не угодить в «Магнит». Пол трясся, потолок ходил ходуном, с него сыпалась извёстка, скарабеи и ещё какая-то дрянь, но нам было не до неё.
Вот она, стена! Прижаться и замереть, стать невидимым во всех диапазонах…
Показавшийся болезненно ярким свет упал на пути, заблестели рельсы, стала видна изъязвлённая дырами стена. От дикого грохота заболели уши, и из тоннеля в каком-то десятке метров от нас вырвалось нечто блестящее, заострённое.
— О Господи… — потрясенно прошептал Колючий.
Сцепщик летел сломя голову, покачиваясь из стороны в сторону, точно извиваясь, и казался бесконечным. Сердце моё колотилось, а в мозгу билось «Только бы он не остановился, только бы он не остановился…»
И ещё при взгляде на этого чугунка мне вспомнился Шаи-Хулуд, громадный червь, обитатель пустынной планеты по имени Дюна, родившейся в воображении одного из американских писателей.
Что-то там ещё было про ясновидение и про одаряющий долголетием наркотик…
Сегменты громадного тела начали уменьшаться, пронеслось нечто похожее на хвост, и Сцепщик исчез из виду. Некоторое время доносился удалявшийся грохот, продолжали подрагивать пол и стены, но затем всё затихло.
— Ушёл, — прокомментировал Синдбад.
— А мы сменим памперсы и тоже уйдём, — добавил я. — Пока червячок не передумал и не вернулся.
Хотя с чего ему возвращаться?
Он сейчас наткнётся на топающих от «Дмитровской» узловиков и вплотную займётся ими. В идеальном варианте сожрёт вообще всех, кого привёл с собой брат Рихард, а им самим закусит. Но даже если кто из преследователей уцелеет, то сама мысль о погоне испарится из голов рыцарей.
Кого ловить, если Лиса и его спутников почти наверняка слопал Сцепщик?
После всех этих размышлений настроение моё улучшилось, и в тоннель, ведущий к «Менделеевской», я вступил, насвистывая мелодию песни: «Нас утро встречает прохладой. Нас ветром встречает река…». Правда, энтузиазм мой несколько поутих, когда выяснилось, что придётся одолевать многочисленные завалы и пересекающие пол широкие трещины.
Сервоусилители позволяют прыгать далеко, но всё равно я не легкоатлет и не лягушка, и удовольствия от подобных «упражнений» не получаю…
Понятное дело, почему Сцепщик пользуется левым относительно нас тоннелем — там и рельсы целы, и проход свободен. А тут, похоже, работала орава рехнувшихся биомехов — всё обрушено, поломано, везде дыры и ямы, и в воздухе та же взвесь.
Я перескочил очередную трещину, и в этот миг в голове у меня раздался резкий щелчок, а я потерял ощущение собственного тела. На органы чувств и импланты обрушился настоящий вал из ощущений — «метки», звуки, запахи, электромагнитные вспышки. Затем всё исчезло, и я понял, что стою, а передо мной на фоне тёмного вечернего неба возвышается грандиозная серая «льдина».
Льдина эта на самом деле являлась стадионом, один край которого неведомая сила погрузила в землю, а другой — вырвала из неё вместе с фундаментом и вознесла на приличную высоту.
Я мог видеть беговые дорожки, даже сохранившиеся остатки футбольных ворот.
«Что я тут делаю?» — подумал я, но на смену этой мысли, удивлённой и даже испуганной, явились другие — о том, что всё идёт как надо, что путь ясен и очевиден, что надо следовать ему, и всё будет в порядке.
Меня вновь закрутило, завертело и выбросило в душный мрак тоннеля.
На то, чтобы прийти в себя, мне понадобилось несколько долгих минут, в течение которых мы стояли на месте.
— Что, опять? — спросил Колючий. — Ты с ним… это, ну, связывался?
— А что, было заметно?
— Ещё как, — сказал Синдбад. — Ты остановился, а затем обернулся, и взгляд у тебя был такой, как будто ты не знаешь, кто мы такие и где ты находишься. А рука на «Шторме» так напряглась, что я, язви меня джинн, подумал, что ты сейчас начнёшь стрелять!
— И излучение имплантов вновь раздвоилось, — шёпотом добавил беглый праведник.