Арс выпучил глаза и застонал. Тили-Тили издал такое шипение, какое испускает змея, напоровшаяся боком на острый сучок. Лишь Рыггантропов оставался спокойным. Он, скорее всего, просто не понимал, что происходит.
Прочие революционеры, не желая слушать проповедь… в смысле, агитационную беседу, покинули комнату. Вставленный в укрепленное на двери кольцо факел освещал бешено жестикулирующего человечка, который говорил, говорил и говорил, ни на мгновение не останавливаясь
Из уст его извергался поток слов, красиво оформленных и логически связанных, но большей частью непонятных. Эксплуатация, базис и надстройка, диалектика, деклассированные элементы — все это хорошо звучало бы в составе каких-нибудь древних и тайных заклинаний, по вызову особо упорных и мерзких демонов…
Иногда у Арса создавалось впечатление, что Лянов говорит на другом языке. Он козлом скакал по комнатушке, размахивал шапкой, а время от времени поднимал вверх указательный палец и строго спрашивал:
— Итак, что мы имеем, товагищи? — И тут же сам себе отвечал:
— А имеем мы вот что! Объединенные пегедовой идеологией тгудящиеся…
Пытка словесами завершилась только тогда, когда прогорел факел. Революционный вождь это заметил не сразу, некоторое время продолжал вещать в темноте, и лишь потом спохватился.
— Ах, что это я? Слегка увлекся, — насчет «слегка» Арс был не совсем согласен, — пожалуй, пога заканчивать…
И, к вящему облегчению узников, он покинул камеру.
— Уф, — сказал Арс, — слава богам, а то у меня голова уже болит!
— Из всей его болтовни я понял только слово «итак», — высказался Рыггантропов. — Эх, как жрать-то охота! Интересно, в ихнем революционном бюджете есть статья «кормление пленников»?
Тили-Тили просипел что-то. Он явно в наличии подобной статьи сомневался.
— Э, так ты говоришь, твой сын пропал? — на лице князя, гладком, точно его точили из розового камня, поднялись светлые брови.
— Так точно, — Ворс Топыряк стоял навытяжку перед троном и чувствовал себя не очень уютно под взглядами княжеской свиты. — И оба его приятеля тоже.
— И когда это случилось?
— Не могу знать точно, — только многолетняя выучка позволила сотнику не покраснеть. Вчера, отмечая приезд сына, он несколько перебрал. И последним воспоминанием, оставшимся у него от вечера, была исполняемая совместно с молодыми богатырями песня «По полю сотни грохотали…».
Исполняемая, стоя на четвереньках, под столом.
Дальше все терялось в тумане. Одно было определенным — очнувшись с утра в собственном доме, Ворс не обнаружил никаких следов сына и прибывших с ним однокашников.
— Вчера вечером, — несколько помявшись, добавил сотник, — или ночью…
— Может, они забрели к друзьям? — князь изобразил на лице что-то символизирующее понимающую улыбку. — Или к девчонкам каким…
— Сомневаюсь, — от гримасы на лице правителя сотнику, не раз бывавшему в битвах, стало страшно. — Сын бы мне сказал.
— Подождем до вечера, — улыбка Владимира Красной Рожицы погасла, точно свечка на ветру. — Если не придут, будем искать. Надиктуй их приметы розыскному дьяку.
Розыскной дьяк, именем Проня, благополучно дремал, прислонившись к стенке. На аудиенции он должен был приходить по должности, но внимание тут на него обращали реже, чем на пыль в углах. Так что два часа в тронном зале являлись для Прони неплохой добавкой к ночному отдыху.
Рука, ухватившаяся за плечо и вырвавшая из сладостного плена сновидений оказалась для Прони полной неожиданностью.
— Да? Что? Где? Уже иду, — забормотал он, силясь открыть слипшиеся глаза.
Когда это удалось, и стало видно, что понадобился дьяк не самому князю, а всего лишь сотнику дружины, тон Прони тотчас же сменился.
— Что тебе нужно, воин? — спросил он почти грозно.
— Сына в розыск объявить, — печально вздохнул Ворс. — Князь велел к тебе обратиться.
Чиновничьим нутром Проня почувствовал, что выкобениваться сейчас не время. Спустя десять минут он сидел за столом в крохотной комнатушке, служащей главе розыскного приказа кабинетом (собственно говоря, весь приказ ввиду отсутствия разыскиваемых состоял из одного Прони), и фиксировал на пергаменте приметы потерявшихся.
— Росту среднего… волосом темен, носом прям… — повторял он вслед за сотником, и перо шустро скользило по листу. — Это все?
— Их вообще-то трое, — вздохнул Топыряк-старший. — С сыном еще двое приятелей.
— Давай заодно и их.
С Рыггантроповым проблем не возникло. Его незамысловатая внешность, состоящая из нескольких крупных черт, намертво оседала в памяти тех, с кем заслуженный двоечник общался.
— … зраком мелок, носом сплюснут, — закончил записывать Проня. — Так, давай про третьего?
— Ну, — сотник задумался. Йода остался в памяти чем-то маленьким и странным. — Именем Тили-Тили, он же — Трали-Вали, ростом в половину человеческого…
— Он что, гном? — изумился дьяк. — А имя откуда такое странное?
— Да нет, не гном, — для стимуляции умственного процесса Ворс Топыряк громко засопел. — Даже не знаю, кто… А имя — уж какое есть!
— Так Тили-Тили или Трали-Вали? — в голосе дьяка появилось легкое раздражение. — Какое записывать?
— Записывай оба, — вздохнул сотник, — на всякий случай. Лицо у него… эээ, коричневое… волос нет! Уши еще торчат…
Вышедшее из-под пера Прони описание оказалось настоящим произведением искусства. Его можно было перечитывать просто для удовольствия: «Ростом половинчат, лицом картофелеобразен, ушами торчаст и мохнат. Особые приметы — выражается шипением».
— Да, — сказал Проня, перечитывая шедевр. — Такого трудно не узнать!
— И что теперь? — спросил Топыряк-старший.
— Если к вечеру пропащие не вернутся, то велим глашатаям выкликать описание по всему городу! Авось найдутся! У нас давно никто не пропадал!
Глядя на покрытый пылью письменный стол и сросшиеся со шкафами выдвижные ящики, которые последний раз открывали в прошлом веке, в это легко можно было поверить.
Дверь узилища скрипнула, и в образовавшуюся щель, слегка полязгивая при каждом шаге, протиснулась длинная и тощая фигура Железного Феликса.
— Что, опять? — с ужасом вздохнул Арс, а Тили-Тили, который последние несколько часов как-то подозрительно пыхтел в своих оковах, наоборот, примолк.
Нельзя было сказать, что революционеры обращались со студентами плохо. Нет, вопреки ожиданиям, их кормили, несколько однообразно, зато регулярно и обильно. Пыток не было.
Но три раза в сутки их пытались обратить в свою веру.
И это было настолько ужасно, что Арс иногда начинал мечтать о том, чтобы его пытали.