– Расступитесь! Отойдите! Что вам здесь, цирк?!
Влад, никого не спрашиваясь, влез в машину, куда уже поставили носилки. Сел рядом; Анжела не закрывала глаза. Время от времени взгляд ее терял собранность, устремлялся в никуда; тогда Влад плотнее сжимал ее пальцы, и Анжела с видимым усилием фокусировала взгляд.
Дважды или трижды ее губы шевельнулись, но Влад так и не расслышал ни слова.
* * *
С мигалками, с сиреной, со всем этим воем и сполохами «Скорая» шла по городу – шла, брела, не мчалась. Тянулась, то и дело притормаживая, хотя дорога впереди была чиста, очищена шарахнувшимися в стороны машинами.
– Скорее! – не выдерживал Влад. – Что вы… делаете?! Скорее!
Врач смотрел на него угрюмо и зло.
– Скорее! Да скорее же!
– Заткнись, – кротко посоветовал врач.
Машина рванула было вперед – и угодила колесом в выбоину. Врач подпрыгнул на низкой скамейке; Анжела издала странный шелестящий звук – будто сухое дерево под порывом ветра.
Врач выругался:
– Легче! Лег-че, ч-черт…
Влад замолчал.
Теперь самое легкое сотрясение медленно ползущей машины било его, будто током. И он видел, что врача било тоже.
Анжелина рука остывала.
* * *
Запах, которого не забыть.
– Уйдите, – сказал раздраженный врач. – Идите, поспите… от того, что вы будете здесь торчать, пользы не будет никому.
– Впустите меня, – сказал Влад.
– Вы соображаете, что говорите?! Отойдите с дороги. У меня нет времени с вами тут…
Влад отошел. У стены стоял ряд клеенчатых кресел, вроде как в кинотеатре; Влад сел, прислонился затылком к холодной стене и опустил веки. На секунду.
…Он в кино. Ему пятнадцать лет; рядом сидит Иза, грызет семечки и смеется невпопад. Сидящие впереди зрители оборачиваются и раздраженно шипят; Влад шепотом просит Изу не нарываться, но она не слушает и снова хихикает.
Влад смотрит на экран. На экране – круглое темное окно (осциллограф? Что-то из курса школьной физики… Или нет?). Поперек окна протянута зеленовато-светящаяся зубчатая линия; неровная, как верхушки далекого леса. Изломанный горизонт.
Зрители, сидящие спереди, уже не стесняются говорить громко. Их голоса эхом отдаются от стен, накрывают собой весь зал, грохочут в ушах, но Влад не понимает ни слова – как будто говорят на чужом языке. Тогда зритель, сидящий сзади, прижимает к затылку Влада холодное дуло пистолета; Владу неудобно, но он терпит. Он же все-таки в общественном месте… Значит, надо вести себя сдержанно…
Зеленоватая линия вздрагивает. Зубцы становятся реже; секунда – и вместо неровной кромки леса перед Владом тянется морской горизонт, гладкий, прямой, будто проведенный под линейку.
– Конец, – громко говорит зритель, сидящий прямо перед Владом.
Иза хихикает. Тот, что сидит сзади, плотнее прижимает пистолетное дуло к Владовому неподвижному, затекшему затылку.
– Давай! – кричит зритель, сидящий прямо перед Владом. – Давай же, давай!
И ругается гадкими словами.
Но Влад знает, что фильм закончен.
Прямая поперечная линия все тянется и тянется; Влад понимает, что надо встать и уйти. Что сейчас в зале зажжется свет.
Сейчас.
Влад зажмуривает глаза. Она свободна, говорит зритель с пистолетом, тот, что сидит позади. Она – совершенно – свободна.
– Я ненавижу этот фильм, – говорит Влад вслух, и Иза наконец-то перестает смеяться, а вместо этого берет его за плечи и сильно встряхивает:
– Господин Палий?!
Влад поднял веки.
В желтом свете лампочки, освещавшей коридор, над ним нависал раздраженный врач – тот, что прогонял его минуту назад. Тот, что просил уйти с дороги.
– Она жива, – сказал врач. – Ей повезло.
* * *
– Значит так, – сказал Богорад. – Нам с вами надо хорошенько подумать, что и как говорить полиции. Потому что как минимум нужна сиделка у входа в палату – плечистая такая сиделка, с оружием и желательно с боевым опытом. А полиция может приставить к вашей подруге охрану, только если будет заведено дело о покушении на убийство, только если вы – мы – внятно сумеем объяснить, что это покушение не было первым… Писем с угрозами нет у вас?
– Нет, – сказал Влад. – И не было.
– Гм, – пробормотал Богорад с сожалением. – Плохо, что вы не женаты. Как муж, вы могли бы… Но вы не муж.
– Я должен видеть ее каждые три дня, – сказал Влад. – Можно чаще. Но ни в коем случае не реже.
Богорад странно на него покосился, но ничего не сказал. Подумал, почесал переносицу:
– Вот что. Я попытаюсь… впрочем, это я сам, это мое дело. У меня есть добрые знакомые в полиции, дело о покушении будет заведено… Только подумайте сперва, нужно ли это вам. Ведь тогда всплывут факты, которые… Например, первый же вопрос: есть ли у вашей любовницы враги?
– Она мне не любовница, – сказал Влад.
– Ну хорошо, у жены… есть ли враги? Кто может желать ее смерти? И если дело попадет на инициативного неленивого человека… Нужно ли? А, Влад?
– Мне нужно, чтобы она жила, – сказал Влад почти с отчаянием. – Остальное – не важно…
– Ну, жить она будет, – Богорад легкомысленно махнул рукой. – А вот если всплывут те давние смерти ее мужей и любовников? Как вы думаете…
– Она никого не убивала, – резко сказал Влад.
– Вам виднее, – хмыкнул Богорад. – Тот, кто ее преследует, так не считает.
Влад нахмурился. Богорад, наоборот, лучезарно улыбнулся:
– Помните, я говорил вам, что профессионалы так не действуют? Это не профессионал. Это чей-то друг или родственник, одержимый, так сказать, местью, или там еще какими-то соображениями… Вы сегодня обедали? Я – нет. Может быть, составите мне компанию?
– Я не хочу есть, – сказал Влад.
– А надо, – со значением сказал Богорад. – Надо… пойдемте.
* * *
Это была уже седьмая их встреча. Внутренний счетчик пищал все громче и тревожнее, однако до «красной отметки» оставалось, по Владовым подсчетам, еще некоторое время. Особенно если избегать прикосновений и встречаться под открытым небом, в толпе…
– Я ездил в гости к семейству Снегов, – сказал Богорад, непринужденно шагая рядом со Владом по ярко освещенной центральной улице.
Влад остановился:
– И?
– Идемте, идемте… Я сразу представился и без обиняков объяснил, что с бывшей мачехой госпожи Ксении – дочери покойного Оскара Снега – случилась беда. Что ее, богатую наследницу Снега, попытались убить, причем на глазах у свидетелей. И что в полиции вот-вот будет заведено соответствующее дело, и что первое же подозрение – первая же ниточка – приведет сюда, с уютный дом Снегов, где подрастают две внучки покойного господина Оскара, и будет очень жаль, если их детство будет отравлено очередным судебным разбирательством и, возможно, приговором…