– Погуляй, – сказала она, разглядывая Кимово лицо в бледном зеркале, закреплённом на внутренней стороне скрипучей дверцы. – Серьёзно, Кимка. Тебе очень надо. А?
Был понедельник. За окном моросил дождь.
Сознавая Аринину правоту, Ким безропотно натянул кроссовки, вытащил из кладовой заскорузлый футбольный мяч, помнивший запах осенней травы, и отправился на пятачок за гаражами, туда, где из-под влажного бурого ковра выбивались первые зелёные ленточки.
На мокрых кустах сидели, сливаясь с серыми ветками, воробьи. Неприличная надпись на дверце гаража была замазана розовой краской; Ким положил мяч на прошлогоднюю траву в центре лужайки. Сбросил куртку и пустился бегом – по кругу, по кругу, как цирковая лошадь, сперва медленно, а потом всё ускоряя темп.
Мелкий дождик сменился снегом. Возможно, последним этой весной. Снег валил всё гуще; Ким бежал, слушая свои шаги.
Буро-зелёная лужайка становилась белой. Маленькая снежная шапка лежала на макушке старого мяча. Ким остановился под ржавой перекладиной, вросшей в развилки двух берёз, подпрыгнул, ухватился, подтянулся, коснувшись подбородком мокрого металла.
…А ведь жена того пациента, Прохорова, до сих пор думает, что Ким – бездарный коновал, ценящий жизнь больного не дороже прошлогоднего рецепта!
Ким поднимал себя к небу и снова бросал вниз. Касаться подбородком перекладины становилось раз за разом всё тяжелее, но он привычно превозмогал себя, подтягивался ещё и ещё; вот так, думал он, выдыхая воздух сквозь стиснутые зубы. Всё будет хорошо, иначе и быть не может. Всё будет хорошо…
В том, что машина перевернулась на скользкой трассе, нет ничего сверхъестественного, думал он. Правда, в одном комплекте с аварией мы имеем «чудо Верхнехацкого», как его окрестили по имени моего цепкого шефа. И мы имеем двадцать девятое февраля… Могут ли эти два – ладно, три – события быть связаны между собой? Ну, разве что своей упадочностью… то есть загадочностью. Ни первое, ни второе не имеет убедительного объяснения. А мальчик… Мальчик. Информация переварена, или полупереварена, никакого вывода сделать не удалось, значит, нужна новая информация…
Он разжал онемевшие пальцы и приземлился на голый пятачок земли под перекладиной, чёрную лысину, протоптанную ещё в прошлом году самодеятельными физкультурниками. Стряхнул напряжение, как собака стряхивает воду, и обернулся.
– Добрый день, – сказал мальчик. Он стоял посреди лужайки, в коротком шаге от заснеженного мяча.
– Добрый день, – после коротенькой паузы отозвался Ким.
Мальчик подтолкнул мяч носком ботинка. Оставляя за собой дорожку, мяч покатился к Киму и замер на полпути.
* * *
– Вопрос, откуда я взялся, давай сегодня не задавать…
Мяч был скользкий, трава – мокрой. В юности Ким серьёзно занимался футболом, но Пандем, по всей видимости, тренировался тоже. Ким не мог сказать, что возня с мячом не доставляла ему удовольствия.
– Почему?
Пандем финтил.
Погнавшись за мячом, они столкнулись плечами, Ким поскользнулся, но устоял. Пандем шлёпнулся на заснеженную траву; несколько секунд они смотрели друг на друга – Ким сверху вниз, Пандем снизу вверх. Потом Ким протянул руку; у Пандема были сильные, перепачканные землёй пальцы.
– Почему? – снова спросил Ким, помогая ему подняться.
– Не сумею объяснить точно, – тихо сказал Пандем. – Врать, упрощать, передёргивать – не хочу. То есть я могу, конечно, сказать, что самозародился, к примеру, в информационных сетях… Или что-то в этом роде…
– Ты меня гипнотизируешь? Морочишь? Не понимаю, зачем.
– Ты же врач, – серьёзно сказал Пандем. – Давай не прятаться за кокетливые ширмочки под названием «я сошёл с ума».
Он говорит не как подросток, подумал Ким.
Пандем поддел ногой тяжёлый мокрый мяч. Ударил сильно, без предупреждения – сыграл «в стенку»; мяч отскочил от Кимовых ног по невысокой дуге, и Пандем красиво, с лёту, забил его в кирпичную стену гаража. Мяч отпечатал кляксу на жёлтом кирпиче и вернулся к Пандему под грязный ботинок.
– Значит, ты всеведущ? – Ким попытался отобрать мяч, но Пандем легко отступил:
– Нет. Но я много-ведущ. И моё знание возрастает ежесекундно.
– И когда же ты достигнешь всеведения?
– Никогда. Всегда останется малость, отделяющая меня от абсолютного знания. Она будет сокращаться и сокращаться, но никогда не исчезнет.
– Откуда ты знаешь?
Уводя мяч от Кима, Пандем снова ударил по стене, но промазал. Мяч укатился в щель между гаражами.
– Откуда ты знаешь? – повторил Ким.
Пандем виновато пожал плечами.
– Ты знал, что машина навернётся на двадцатом километре? – тихо спросил Ким.
– Да. Но если бы твои пациенты не выздоравливали бы, а болели и умирали, как положено – ты был бы внимательнее за рулём и не гонял бы по скользкой трассе. Я тоже виноват… Хотя всё равно бы тебя вытащил.
Ким вытер лоб тыльной стороной ладони. В горле саднило – то ли от сырости, то ли от нервного смеха.
– Скажи… А машина перевернулась не по твоей ли воле? Может быть, без твоей воли и волос не упадёт, нет?
– Нет, – сказал Пандем почти испуганно. – Машина перевернулась сама по себе.
– Что значит «сама по себе»?
– Согласно физическим законам…
– Извини, – Ким обхватил руками плечи. – Я принимаю тебя за кого-то другого… Так ты не всемогущ?
– Нет. Но мои возможности возрастают…
– …ежесекундно.
– Да. Ваша клиника уже не уникальна, Ким. Так называемая «методика Верхнехацкого» работает по всему городу, в десятках городов, врачи сходят с ума… Знаешь, я ведь захотел говорить с тобой ещё и потому, что ты способен соотносить ценность своей карьеры – и человеческой жизни.
– Не понял, – сказал Ким.
– Не важно, – мальчик махнул рукой. – Потом поймёшь.
Ким долго смотрел на него. Пандем отвечал ясным, безмятежным, слегка ироничным взглядом.
– Я не верю тебе, – сказал Ким.
«Очень жаль», – сказал мальчик, не разжимая губ. Кима передёрнуло.
– Извини, – пробормотал Пандем. – Это этап. Это не сразу. Я понимаю, конечно.
* * *
– Да, – сказал могильщик, глядя на купюру в руках Кима. – Обычно в день по десятку, а сейчас – хрен ли! На прошлой неделе старикашка лет под сто, на позапрошлой – старуха… А так… Не мрут. Гробовщики лапу сосут. Прогорают. Оркестр простаивает. Блин. У меня курево закончилось… Хоть работу кидай. Хоть сам иди и кого-нибудь пристукни, – он засмеялся, приглашая и Кима порадоваться шутке, но тот молча протянул деньги и пошёл прочь.